Спеер усмехнулся, но в его темных глазах, упрятанных за массивными очками в роговой оправе, таилась неприкрытая тревога.

– Хороший вопрос, Боб. Я задаю его всем подряд уже шесть часов – с тех пор, как меня выгрузили из военно‑транспортного чудища вместе с дюжиной танков и вездеходов. Но ответил мне честно и откровенно только часовой – видел, стоит под флагом с автоматом?

– И что же он сказал? – с интересом спросил Файрли.

– Он открыл мне большой секрет, Боб. Мистер, сказал он, на Луне жизни нет. И отойдите‑ка от охраняемого объекта, на десять шагов, а не то буду стрелять.

– Что вы несете, Джим! Не морочьте голову доктору Файрли. Я сам разговаривал недавно с этим малым – он про Луну‑то никогда не слыхал.

– Разве, доктор Боган? То‑то я заметил, что он поглядывает в сторону Юпитера… Кстати, а вы не знакомы? Боб, встань по стойке смирно: это профессора Боган и Лизетти.

Файрли был ошарашен.

Только теперь он вгляделся в остальных двух мужчин и сразу же узнал их. Не раз ему приходилось слушать их выступления на конференциях и симпозиумах, посвященных проблемам филологии. Это были известные ученые, крупнейшие светила мировой науки.

Глава американской школы филологии доктор Джон Боган, массивный пожилой человек с величественной фигурой и мрачным, как у Мефистофеля, лицом, украшенным гривой седых волос, был одет, как всегда, в безукоризненный темно‑синий костюм, а на его полусогнутой руке висела трость, подаренная ему чуть ли не самим Авраамом Линкольном.

Бат Лизетти был человеком совсем другого типа, хотя и считался лингвистом номер один Северного полушария, к тому же феноменальным полиглотом.

Поговаривали, что о языках всех времен и народов он не знает лишь одного: сколько именно из них он знает.

Внешностью Лизетти напоминал злодеев из старых мелодрам: лошадиное лицо с низким лбом, мохнатые брови, под которыми прятались черные колючие глаза, тонкие бескровные губы, хищный рот… Портрет достойно завершали гладко прилизанные темные волосы и узкая полоска усов «а‑ля Кларк Гейбл». Файрли знал, что, несмотря на свою колоритную внешность, Лизетти был добрейшим человеком, готовым помочь всем и каждому и не раз попадавшим из‑за этого впросак.

Файрли с почтением пожал руки знаменитым ученым – он и не надеялся, что в ближайшие сто лет ему удастся познакомиться с такими светилами.

– Доктор Файрли, неужели и вам ничего не известно? – расстроенно спросил Лизетти. – Я, признаюсь, совершенно выбит из колеи. Ума не приложу, где же здесь будет проходить симпозиум: подходящих аудиторий нет, да и ракеты чудовищно шумят…

Файрли только вздохнул в ответ и коротко рассказал о своих приключениях. Лизетти сочувственно кивнул головой.

– Вам еще повезло, молодой человек, – сказал он. – Меня привезли сюда на истребителе. А я и в автомобиль‑то садиться опасаюсь! И зачем мы, кабинетные крысы, понадобились на космодроме?

– Думаю, что все дело в шифрограммах, – с загадочным видом произнес Спеер.

– В чем, в чем? – поразился Лизетти.

– Все очень просто, – охотно объяснил Спеер. – Вы, конечно, слышали, что между нами и русскими возникли разногласия из‑за базы в кратере Гассенди? Готов держать пари, наши вояки перехватили шифрограммы из Кремля на русские лунные станции и хотят как можно быстрее разгадать их содержание.

– Чушь, полнейшая чушь! – с брезгливым видом пробурчал Боган. – В армии есть свои превосходные дешифровальщики, ученые с такими тривиальными вещами дела не имеют… Подумать только, я здесь уже три часа, и никто не соблаговолил мне ничего объяснить! Я им не мальчишка! Будьте уверены, мои друзья в конгрессе…

Он не успел договорить, как дверь вновь распахнулась.