|
Только он стал другим, и что тому было причиной, хан никак не мог понять. Он глянул через морось на ещё один воздвигнутый шатёр в женской стороне. И всё же его разрывало в клочья от одного чувства, что Сугар вновь здесь, рядом с ним, пусть ещё и не обладает ею. Развернувшись, широким твёрдым шагом направился туда, где и пребывала сейчас Мирина. Миновав стражников и зайдя за высокий плетень, хан вошёл в низкую дверь, сразу погрузившись в тепло и сухость. Запах трав окутал и расслабил. Женщины, разглядев того, кто явился к ним, преклонили головы, пряча глаза, разбежались каждая по своим делам. Среди прислужниц оказалась и Хайна. Вихсар прекрасно помнил, как до недавнего времени надсмотрщица смела поднимать кнут на Сугар.
– Что ты здесь делаешь? Хайна ещё ниже опустила голову. – Прости, Великий Хан, я хотела помочь… – Твоё дело – смотреть за другими девками. – Да, хозяин. Я ухожу. Женщина поспешила выйти, пуская в шатёр холодный воздух. Вихсар оглядел тканевые занавесы, освещённые глиняными светцами. Прислушиваясь, прошёл вперёд, отодвинул край ковра, заглядывая внутрь, в густо освещённое очагом помещение. Увидел помешивающую что то в чугунке над костром Сагадат. Целительница повернула голову, едва Вихсар откинул полог шире, чтобы войти. Здесь запах стоял совершено иной, к травам примешивался и аромат цветочных масел, вынуждая вдыхать глубже. Мирина лежала на постели, лицо её было отвёрнуто, волосы расчёсаны, уложены по плечам. Грудь мерно поднималась и опускалась. Княжна не пошевелилась, когда Вихсар накрыл её своей тенью, она спала. Укололо какое то разочарование, что не услышит её голоса, которого будет достаточно, чтобы уснуть спокойно. Оторвав взор от Мирины, Вихсар повернулся к Садагат. Он знал её много лет и доверял ей, наверное, больше, чем Угдэю, хоть видел её редко. Одета женщина была просто, в халат из серой прочной ткани, на голове налобная повязка, украшенная тремя рядами сложенных в чешую монет, что позвякивали и мерцали при каждом её движении. Садагат была возраста преклонного, но выглядела лишь зрело, карие глаза подведены были чёрной краской, из под плата выбилось несколько тёмных, пронизанных сединой прядей. Перестав мешать отвар, женщина сдёрнула с плеча рушник, ловким движением сняла чугунок с огня. – С ней всё хорошо, завтра встанет на ноги и не вспомнит о жаре. Я ей снадобий сонных дала и трав кое каких, чтобы жар сбить, – разъяснила знахарка после некоторого раздумья. Она перелила отвар в чашу деревянную, изрезанную символами неба и земли. Густой пар окутал Садагат. – Я слышала, что ты хочешь сделать её своей первой женой. Вихсар невольно глянул на княжну, но та по прежнему дышала ровно, глубоко. Вспомнил ощущение её мягкой кожи на своих пальцах и след тёплый на губах. Как упрямо не решалась касаться его. Она боится своих чувств, боится признать их и желать его так же, как вожделеет он её. Ему не нужны другие, только её тепло он жаждет чувствовать, видеть желание только в её в синих, как небо, глазах, слышать её лишь голос, целовать каждый раз вновь и вновь, ведь ей невозможно насытится, невозможно напиться такой чистой, прозрачной, живительной силы воды. Не услышав никакого ответа, Садагат обернулась, щуря хитро карие глаза и от чего то улыбаясь. Она не осуждала его решения. Вихсар никогда не считался с другими, а тем более, не согласовывал своих решений, они всегда были его личным делом, но сейчас спокойствие знахарки было ему нужно. Подняв тяжёлую чару, Садагат прошла к хану, чуть склонив голову, протянула отвар. – Это для тебя, хан, мне ведомо о твоих ранах, и я обязана позаботиться и о тебе. Вихсар принял приготовленное снадобье, но только из уважения к целительнице. – Правда хан Бивсар не совсем одобрит твой выбор, Вихсар. Хотел он сказать, что ему не важно суждение отца, но промолчал, отчасти это было не совсем так. |
