Однажды, проходя мимо соседского дома, где жила одинокая старушка, Мисако вдруг ощутила сильное волнение. Ощущение беды было столь сильным, что она открыла калитку и поспешила на задний двор. Соседка лежала на земле и корчилась от боли: она упала и сломала бедро. Все соседи удивлялись счастливому случаю, благодаря которому Мисако услышала крик и пришла на помощь, но никто не принял во внимание, что уловить от калитки слабый голос женщины из дальнего конца сада просто невозможно. Мисако же, со своей стороны, больше всех хотела верить, что ей это все-таки удалось.

Тем не менее до сих пор отрицать очевидное можно было сравнительно легко. Теперь же, после жуткого видения с Хидео и незнакомкой… Мисако стиснула зубы. Вот почему муж так равнодушен к ней в последнее время!

— Будь он проклят!

Слова вырвались сами собой. Она испуганно зажала рот рукой. Буря за окном внезапно показалась ей союзницей: свекровь в таком шуме ничего не расслышит, даже если постарается. «Будь он проклят!» — повторила Мисако, не отнимая руки. Как бы ни расстраивала ее мысль о возобновившихся видениях, она нисколько не сомневалась: сцена, возникшая перед глазами, соответствовала действительности. Хидео провел ночь не в офисе, а в гостинице для любовников с какой-то женщиной. Как могли его привлечь такие отвратительные ноги? У Мисако ноги совсем другие, стройные и изящные.

Легкая дробь дождевых капель по крыше пробила сигнал к отступлению. Гроза заканчивалась. Из-за перегородки донесся храп. Скоро рассвет, и в храме, должно быть, вот-вот ударит утренний колокол. Мисако тихонько открыла раздвижную дверь спальни и на цыпочках спустилась по лестнице в ванную.

Кафель обжигал холодом босые ноги, но вода в закрытой кадке еще сохранила тепло. Мисако сбросила спальное кимоно и присела перед низким зеркалом, чтобы заколоть повыше густые волосы, ниспадавшие на плечи. Овальное личико, большие глаза, красные и припухшие… Вид собственных глаз, посаженных глубже, чем обычно у японцев, как всегда, огорчил ее. Школьный учитель однажды заметил, что Мисако могла бы сойти за филиппинку, а ей вовсе не хотелось походить на иностранку.

Она собрала волосы в аккуратный пучок на затылке, потом набрала деревянным ковшиком воды из кадки и вылила себе на плечи, блаженно впитывая тепло застывшим телом.

В соседнем квартале монах в черной клеенчатой накидке не спеша пересекал храмовый дворик. Крупные капли дождя сыпались на землю, разлетаясь брызгами. Монах вскарабкался по узкой лесенке на крытую башню-звонницу и подошел к большому бронзовому колоколу. Откинув капюшон с выбритой головы, он слегка дотронулся до тяжелого бруса, висевшего рядом с колоколом, и сверился с наручными часами. Еще минута. Монах склонил голову и начал молиться.

Мисако присела на деревянную скамеечку и принялась тереть руки и плечи грубой мочалкой. Струйки мыльной воды стекали между маленьких грудей и по бедрам.

Время. Монах качнул брус и ударил в колокол, возвещая новый день. Заунывный печальный стон разрезал дождливую серость утра и разнесся по саду.

Мисако подняла голову и улыбнулась. С тех пор как она себя помнила, звон колокола был ее самым любимым звуком, его напев успокаивал боль и приносил в душу мир. Она закрыла глаза и прислушалась. Но приятное чувство длилось лишь до тех пор, пока она не начала намыливать ноги, сразу вспомнив женщину из видения.

В то самое время, как Мисако сидела, погрузившись в теплую воду и горестные раздумья, ее дед медитировал в буддийском храме в северной префектуре Ниигата. Когда на рассвете молодой монах ударил в массивный колокол, в маленьком городке Сибата стояла ясная погода.