Нет, ничего похожего, если не считать крошечного стилизованного цветка в правом углу. Что-то притягивало взгляд в этой работе, не давало отложить в сторону. Наконец Мисако, вздохнув, свернула свиток и убрала в коробку.
Прошел час, а Тэйсина все еще не было. Мисако бродила по храму, заглядывая в самые потаенные уголки. Крайняя ветхость здания, а особенно плачевное состояние татами и сёдзи заставили молодую женщину с осуждением покачать головой. Даже дверь в ванную была вся в трещинах, а на полу не хватало чуть ли не половины кафельных плиток. Старинная деревянная ванна, судя по всему, доживала свои последние недели. Мисако вернулась к главному залу и вошла в комнату, где стоял семейный алтарь. Там она села на татами и, глядя на улыбающееся лицо деда, погрузилась в печальные размышления. В памяти всплыл дзэнский храм в Камакуре, еще более древний, но поддерживаемый в идеальном порядке и первозданной чистоте.
Когда наконец явился Тэйсин, свежий, улыбающийся и помолодевший, Мисако не стала портить ему настроение грустными мыслями. Разговор касался только предстоящей поездки. Монах развернул карту, показывая отмеченную дорогу до Нэйи. После возвращения Конэна Мисако глянула на часы и заторопилась домой. Тэйсин пошел провожать ее. Когда он включил свет в кухне, раздался неприятный шорох и от стола в угол кинулась большая крыса. Мисако вскрикнула от ужаса.
— Это крыса, она тут живет постоянно, — как ни в чем не бывало объяснил Тэйсин. — Храм очень старый, рядом рисовое поле… Ничего не поделаешь.
— Почему у вас нет кошки? — возмущенно спросила Мисако.
— Кошки? — удивился Тэйсин. — Учитель никогда не держал в храме кошек… — Он растерянно почесал бритую голову.
— Надо срочно завести, — заявила Мисако тоном, не терпящим возражений. В этот момент она была очень похожа на мать.
Первую серьезную поправку в план пришлось внести, когда Кэнсё не успел вовремя выехать в Ниигату. Утром третьего мая состоялось общее собрание, посвященное обсуждению учебной программы для иностранных студентов.
Присутствовало почти все дзэнское сообщество. Монахи сидели рядами на циновках в большом лекционном зале храма. Первым выступил настоятель, который выразил общее недовольство поведением американцев. Он настаивал на прекращении подобных программ в будущем, поскольку они нарушают мирную жизнь храма, однако собрание неожиданно затянулось. Другой монах почтительно согласился со старшим, заметив при этом, что визит, о котором идет речь, пока только лишь пробный и если внести в учебный курс соответствующие изменения, а также ограничить посещения двумя-тремя в год, можно добиться некоторых успехов. Сотрудничество с храмом в Сан-Франциско имело большие преимущества, не говоря уже о приобщении иностранцев к дзэнской практике. Один из монахов рискнул напомнить о материальной выгоде от подобных программ, хотя это противоречило дзэнской философии. Именно ему принадлежало предложение отправить Кэнсё, так хорошо проявившего себя в работе с американцами, в Сан-Франциско для изучения английского языка.
Кэнсё не мог не присутствовать на совещании, более того, был вынужден остаться до самого конца, поскольку речь зашла о нем. В результате он приехал на вокзал Уэно на целых три часа позже и пропустил свой поезд в Ниигату, а на следующие два скорых билетов уже не осталось. Пришлось ехать во втором классе на медленном ночном поезде, который отправлялся в девять вечера. Кэнсё позвонил Тэйсину и сообщил, что приедет лишь на следующее утро в семь.
— Ничего, Кэнсё-сан, — постарался успокоить его Тэйсин. — Если Мисако-сан не сможет вас встретить, я что-нибудь придумаю. Сиката га наи. Ничего не поделаешь.
Раздосадованный тем, что внес сумятицу в общие планы, монах-великан подхватил сумки и в ожидании поезда пошел прогуляться в окрестностях вокзала, возвышаясь над толпой, как пожарная каланча. |