Перед храмовой иконой, писанной на фанере, истово молился псаломщик Вадим. Был он бородат, лыс и шестидесяти годов от роду, однако при всем том имел душу младенца.

Геннадий рассеянно положил крестное знамение, и псаломщик тут же засеменил к нему, сложив ладошки лодочкой – правая поверх левой.

– Батюшка, благословите!

Иеромонах черкнул в воздухе невидимый крест, протянул руку для целования. Вадим рьяно, звонко чмокнул кисть настоятеля, воззрился полубезумным взглядом. Был он явно не в себе.

– Да что с тобой, Вадим? – встревожился Геннадий. – Ты прямо весь дрожишь.

Псаломщик внезапно разразился истерическими рыданиями, бухнулся в ноги иеромонаху:

– Батюшка! Отец Герман! Родной вы наш!

Геннадий невольно попятился.

– Да что случилось? – выкрикнул он совсем неподобающе для своего сана.

Вадим вскочил с колен, проговорил, с трудом сдерживая конвульсии в горле:

– Елизавета Марковна приходила, отец Герман.

Голос его звучал с глухой торжественностью, будто псаломщик возвестил по меньшей мере о явлении пророка Илии.

– Кто такая?

– Да как же, батюшка… Вдова директора рынка, вы ж недавно отпевали его.

– А, которого конкуренты расстреляли в машине… Теперь вспомнил.

В тот день директор рынка Мжаванадзе, надо полагать, первый раз в жизни пересек порог церкви, да и то в виде трупа.

– Елизавета Марковна ждала вас, ждала, – вещал псаломщик, и по щекам его катились беззвучные слезы, – да и не дождалась. Ушла. Я уж раз двадцать вам домой звонил.

– Я больную исповедовал, – резко ответил Геннадий. – Так чего этой вдове было нужно?

Лицо псаломщика стало суровым, и он проговорил ровным, замогильным голосом:

– Деньги она принесла. Пожертвование. На помин души мужа своего.

– Да? – встрепенулся Геннадий. – Это хорошо. Это кстати. И много денег?

Вадим оглянулся по сторонам, словно желая убедиться, что кроме них в храме никого нет.

– Мильён. Мильён рублей, отец Герман.

Псаломщик проворно схватил иеромонаха за руку и повлек его в ризницу. Там бородач шумно высморкался в замызганный носовой платок, аккуратно спрятал его в широкий карман стихаря и принялся методично выгружать на стол из-за пазухи пачки тысячерублевых купюр в банковской упаковке. Не сдержался, снова принялся беззвучно рыдать.

Ровно десять пачек. Геннадий оторопело смотрел на свалившееся с неба богатство, для верности взял один «кирпичик» в руку, повертел. Псаломщик внезапно успокоился.

– Ключ-то от сейфа у вас, отец Герман.

Геннадий положил пачку на стол, широко перекрестился.

– Господи, слава Тебе! Святый пророче Божий Илие, благодарю тя!

И опустился на колени перед маленькой иконой Ильи Пророка, висевшей в углу ризницы.

Вслед за ним гулко стукнул лбом в деревянный пол псаломщик Вадим. В таком положении они оставались несколько секунд, затем Геннадий стремительно поднялся, достал из сумки связку ключей. Подошел к довоенному коричневому сейфу с треугольной табличкой «артель Мосметаллснабсбыт».

Сложив пачки на полочку сейфа, тщательно заперев его и перекрестив дверцу, он положил псаломщику руку на плечо:

– Ну, Вадим, услышаны наши молитвы.