Макс молча покачал головой. Он не был верующим, и слово «спасение», имевшее такую власть над г-жой де Пьен, говорило гораздо меньше его душе. Но об этом с ней не приходилось спорить. Он всегда старался не обнаруживать перед ней своих сомнений и промолчал и на этот раз; однако нетрудно было заметить, что он не убежден.

— Я буду с вами говорить на общепринятом языке, — продолжала г-жа де Пьен, — раз вы, к сожалению, никакого другого не понимаете; ведь речь идет у нас об арифметической задаче. Видясь с вами, она ничего не выиграет и много потеряет; так вот, выбирайте.

— Сударыня, — произнес Макс с волнением в голосе, — надеюсь, вы больше не сомневаетесь, что по отношению к Арсене у меня нет никакого иного чувства, кроме вполне понятного участия. Так в чем же может быть опасность? Ни в чем. Или вы мне не доверяете? Или вам кажется, что я хочу мешать тем добрым советам, которые вы ей даете? Ах, боже мой, я, который ненавижу всяческие печальные зрелища, в ужасе их сторонюсь, — неужели вы думаете, что, домогаясь встречи с умирающей, я питаю какие-то преступные намерения? Повторяю вам, для меня это вопрос долга, возле нее я ищу искупления, кары, если угодно…

При этих словах г-жа де Пьен подняла голову и устремила на него восторженный взгляд, придавший ее лицу чудесное выражение:

— Искупления, говорите вы, кары?.. В таком случае — да! Сами того не зная, Макс, вы повинуетесь, быть может, внушению свыше, и вы правы, споря со мною… Да, я согласна. Ступайте к этой девушке, и пусть она станет орудием вашего спасения, как вы чуть было не стали орудием ее гибели.

Вероятно, Макс понимал хуже, чем вы, сударыня, что значит «внушение свыше». Столь внезапная перемена решения его удивила, и он не знал, чем ее объяснить, не знал, благодарить ли ему г-жу де Пьен за то, что она, в конце концов, уступила; но в эту минуту для него всего важнее было угадать, убедило ли его упорство ту, неудовольствия которой он боялся больше всего, или же оно просто надоело ей.

— Но только, Макс, — снова заговорила г-жа де Пьен, — я должна вас просить, или, вернее, я от вас требую…

Она остановилась, а Макс наклонил голову в знак того, что заранее подчиняется всему.

— Я требую, — продолжала она, — чтобы вы бывали у нее не иначе, как со мной.

Он казался удивленным, но поспешил заявить, что он это исполнит.

— Я не вполне на вас полагаюсь, — сказала она с улыбкой. — Мне все еще страшно, как бы вы не испортили моей работы, я же хочу довести ее до успешного конца. А под моим надзором вы станете, наоборот, полезным помощником, и, я надеюсь, ваше послушание будет вознаграждено.

С этими словами она подала ему руку. Было решено, что Макс будет у Арсены Гийо на следующий день и что г-жа де Пьен придет туда заблаговременно, чтобы подготовить ее к этому посещению.

Вам ясен ее план. Вначале она думала, что Макс будет полон раскаяния и она без труда извлечет из примера Арсены тему красноречивой проповеди против его дурных страстей; но он, вопреки ее ожиданиям, слагал с себя всякую ответственность. Приходилось менять вступление, а перелицовывать в решительный миг разученную речь — предприятие почти столь же опасное, как перестраивать войска посреди неожиданной атаки. Придумать наспех новый маневр г-же де Пьен не удалось. Вместо того чтобы прочесть Максу наставление, она начала с ним обсуждать вопрос приличия. Вдруг ей пришла в голову новая мысль: «Раскаяние сообщницы его тронет, — подумала она. — Христианская кончина женщины, которую он любил (а, к сожалению, она не могла не видеть, что кончина эта близка), наверное, окажет на него решающее действие». Надежда на это и побудила ее вдруг позволить Максу видеться с Арсеной.