При слове «обольститель», смехотворности которого г-жа де Пьен не сознавала, Арсена едва не улыбнулась сквозь слезы; но ее почтенная покровительница этого не заметила. Она невозмутимо продолжала свое поучение и закончила его словами, от которых бедная девушка еще сильнее разрыдалась, а именно: «Вы его больше никогда не увидите».

Приход доктора и полное изнеможение больной напомнили г-же де Пьен, что она достаточно потрудилась. Она пожала руку Арсены и сказала ей, уходя:

— Мужайтесь, дитя мое, и бог вас не оставит.

Один долг она исполнила, на ней лежал еще другой, труднейший. Ее ждал еще один виновный, чью душу ей надлежало привести к раскаянию; и, несмотря на уверенность, которую она почерпала в своем благочестивом рвении, несмотря на свою власть над Максом, в которой она уже имела случай убедиться, несмотря, наконец, на то, что в глубине души она все еще была хорошего мнения об этом беспутном человеке, она испытывала странное волнение, думая о предстоящем единоборстве. Прежде чем приступить к этому ужасному состязанию, ей хотелось собраться с силами, и она зашла в церковь, чтобы попросить у бога новых озарений для защиты правого дела.

Когда она вернулась домой, ей сказали, что г-н де Салиньи в гостиной и ждет ее уже довольно давно. Она застала его бледным, возбужденным, полным беспокойства. Они сели, Макс не смел открыть рта; и г-жа де Пьен, тоже взволнованная, сама, в сущности, не зная чем, некоторое время молчала и глядела на него лишь украдкой. Наконец она начала.

— Макс, — сказала она, — я не буду вам делать упреков…

Он довольно надменно поднял голову. Их взгляды встретились, и он тотчас же опустил глаза.

— Ваше доброе сердце, — продолжала она, — говорит вам больше, чем могла бы сказать я. Провидение хотело преподать вам урок; я надеюсь, я убеждена… что он не пропадет даром.

— Сударыня, — прервал ее Макс, — я, собственно, не знаю, что произошло. Эта несчастная девушка выбросилась из окна, так мне сказали; но я не имею самомнения… я хочу сказать — прискорбия… думать, чтобы причиной этого безумного поступка могли послужить наши прежние отношения.

— Лучше скажите, Макс, что, совершая зло, вы не предвидели его последствий. Когда вы эту девушку толкнули на распутство, вы не думали, что в один прекрасный день она покусится на свою жизнь.

— Сударыня! — воскликнул Макс не без живости. — Разрешите вам сказать, что я отнюдь не совращал Арсену Гийо. Когда я с ней познакомился, она была вполне совращена. Она была моей любовницей, я этого не отрицаю. Я даже сознаюсь, я ее любил… как можно любить такую женщину… Мне кажется, что ко мне она была привязана больше, чем к другим… Но уже давно между нами прекратились какие бы то ни было отношения, и она, по-видимому, не очень об этом жалела. Когда она мне писала последний раз, я ей послал денег; но она не умеет их беречь… Ей было стыдно попросить у меня еще, потому что у нее есть своя гордость… Нужда заставила ее решиться на это ужасное дело… Мне это очень тяжело… Но, повторяю вам, мне не в чем себя упрекнуть.

Госпожа де Пьен потрогала какую-то лежавшую на столе работу, потом продолжала:

— Конечно, в мнении «света» вы не виноваты, на вас не лежит ответственность; но существует не только светская мораль, и мне бы хотелось, чтобы именно ее правилами вы руководствовались… Сейчас, может быть, вы не в состоянии меня понять. Оставим это. То, о чем я сейчас хочу просить вас, — это одно обещание, в котором, я уверена, вы мне не откажете.