Но почему Альдэ пыталась убить Рейтен? Этого я понять не мог. Она знала о заговоре? Тогда почему просто не рассказать? Я вспомнил, как она в одиночку напала на лагерь пограничников. И как пыталась уничтожить заставу на мосту. Да. В том, что она не пошла бы ко мне, сомнений не было. А мне даже не пришло в голову попросить её рассказать свою версию событий. Проклятье! Но она же и сама ничего не говорила! Как можно сидеть целый день молча и не пытаться оправдаться?

Я сдавил голову руками. Встал. Прошёлся по камере из угла в угол. Опустился на тюфяк и повернулся лицом к стене. Мысли продолжали меня осаждать. Я в темнице. А она там одна, абсолютно безоружна и прикована. Она столько раз просила меня вернуть ей снаряжение, а я всё откладывал на потом. Проклятье и ещё раз проклятье. Если бы не моя глупость, она, возможно, нашла бы меня и помогла выбраться. Но теперь она не сможет – и не захочет этого делать. Хорошо, если, по крайней мере, Альдэ спасётся сама. Я сжал кулак так, что ногти отпечатались на ладони кровавыми полумесяцами. И именно в этот миг за спиной раздалось клекотание моего сокола.

Я вскочил, приготовившись увидеть кого угодно, и, разглядев силуэт, который не давал мне покоя всю ночь, подлетел к решётке.

– Альдэ… – первый раз за ночь я выдохнул это вслух.

Она казалась видением, очередной грёзой, миражом в пустыне. Она не был скована, хотя её перемотанные белыми тряпками запястья все еще украшали железные браслеты. Зато она была вооружена. И с ней был мой фамильяр. Я так изголодался по одному виду своей найве, что, кажется, даже не моргал. А она не двигалась, но во всей её позе застыла стремительность лани, которая в любой миг готова скрыться среди деревьев. Я облизнул пересохшие губы.

– Альдэ, выпусти меня…

Она осталась неподвижна.

– Выпустить тебя?

Проклятье.

– Альдэ… – у меня не было права просить, я это знал. Но что ещё мне оставалось делать? Наверное, я должен был для начала извиниться перед ней, но я не мог выдавить ни слова больше.

– Как ты смеешь меня просить?

Проклятье тысячу раз! Да, я не смею. Но что ещё я могу сказать?

– Альдэ… – снова выдохнул я, – я ведь могу…

Она потянулсь рукой к ошейнику, и я проклял свою глупость. Зачем я говорю это? Почему на языке нет других, правильных слов? Почему каждый раз, когда мне хочется сказать ей, что я не могу без неё жить, с языка срывается какая-то дрянь?

– Не можешь, – ответ резкий, как и последние её слова в наших покоях. – Мне плевать на твой ошейник. Я скорее сдохну, чем пойду у тебя на поводу. А ты сдохнешь следом, в своей клетке.

У меня не было слов. Слишком много правды в каждом звуке, слетающем с её губ.

– Альдэ…

Мы молча смотрим друг на друга. Потом она просит, чтобы я снял с неё ошейник. Сжимаю зубы. Всё, что угодно – только не это. Ведь тогда она просто исчезнет, не оставив мне шанса подобрать нужные слова. Я говорю «нет». И она… уступает. После долгого молчания, когда мне хочется уже биться головой о стену, она говорит:

– Я выпущу тебя, если ты дашь мне шанс. Подари мне хотя бы сутки.

Я всё ещё не понимаю, о чём она.

– Сутки… – повторяет она, – день и ночь, когда ты будешь в моей власти. Я хочу этого. Я это заслужила.

Проклятье. И это всё? Я бы отдал год жизни, чтобы её вернуть.

– Да, – и едва я ответил, вдали послышались шаги.

Альдэ метнулась к решётке и заскрежетала ножом в замке.