— Иди, Стёпа, на фронт. Воюй, смой позор с себя. Будет судьба — останешься жить, как человек. А предателем — всё равно жизни не будет.

Степан ушёл, но Павел о нём сведений не имел. И это тоже ложилось тяжестью на его душу: сам не воюет, да ещё и брат дезертир! Он добровольно пошёл в военкомат, отказался от брони. Как Мария плакала и ругала его:

— Другие на преступление идут, чтоб эту бронь добыть, а ты, дурак, законную имел! Трое детей у тебя!..

Павел утешал её, но был непреклонен. Аня хорошо помнит, как провожали его на вокзале всей семьёй, ведь любили его Волковы, как родного сына. Как подошли к воинскому эшелону — Мария заплакала, заголосила так, что всем стало страшно. Она словно чуяла, что больше мужа не увидит.

Так и случилось. Погиб Павел буквально через две недели, в одном из первых своих боёв, в пешей атаке, от вражеской пули, совсем недалеко от Бутурлиновки. Об этом рассказал семье гораздо позже один из земляков, попавших с Павлом в один полк.

А Мария так до конца жизни и не простила мужу этот добровольный уход на фронт. Не простила эту его смерть, считая, что Павел предал её и детей. Даже говорила Ане много лет спустя: «А я его и не любила». Но нет, это было не так. Просто запеклась в сердце Марии, стала тяжким камнем обида, которую она бессознательно переносила на прежние давние чувства. Аня-то помнила, как жили Нежельские до войны, какая между ними была любовь…

Переживал Павел о судьбе своего младшего брата, стыдился его дезертирства. И, по сути, спас душу молодого парня от вечного позора… Степан попал сначала к партизанам, воевал с ними. Потом влился с партизанами в одну из воинских частей, дошёл с боями до Германии и погиб там в конце войны, погиб как настоящий солдат.

Война. Бомбёжки

Через некоторое время Аня перешла работать в школу. Там возобновились занятия, нужны были учителя. Школа тоже была железнодорожная, так что продуктовый паёк у учительницы остался таким же, какой был и у экспедитора-сцепщика-стрелочника.

Плохо только, что школа располагалась недалеко от вокзала. Бутурлиновку начали бомбить позже, чем Лиски, но в 42-м году воздушные налёты уже велись в полную силу. Сейчас, в наше время, военными историками установлено, что Воронеж и Воронежская область получили столько авиоударов и бомб, как мало какой другой город Советского Союза… Семья Волковых тогда, в 42-м, этого не знала, но испытала этот кошмар на себе.

Особенно доставалось железнодорожной станции. К тому же за станцией ещё и располагался военный аэродром, налёты на который тоже шли один за другим.

Хорошо, что воздушную тревогу объявляли заранее. Тогда учителя распускали детей по домам — те успевали добегать. Но иногда бомбёжка начиналась внезапно, нужно было как-то спасаться. Аня укладывала своих учеников под парты. Перепуганные дети ныряли туда и затихали, как мышки, вжимаясь в пол. Они зажимали уши ладонями, потому что так свист и разрыв бомб слышался глуше, было чуть меньше страшно. Сама же учительница становилась в простенок между окном и дверью, белая от страха. Но всё же строго следила, чтоб никто головы не поднимал.

Однажды налёт фашистских самолётов застал Аню в открытом поле. Она днём, после уроков в школе, пошла проведать заболевшего ученика. Нужно было пройти окраиной города, вдоль поля к дальним домам.