Аня выскочила на улицу, как в ад кромешный. Вой авиабомб, взрывы, поднятая пыль — лето стояло жаркое, дождей давно не было. Но страх оттого, что сестра умирает, переборол всё. Она побежала через поле на станцию. Пока бежала, бомбёжка переместилась чуть дальше, к аэропорту — но это всё равно совсем рядом.
Вот и станция… То, что увидела девушка здесь, только-только после налёта, было настоящим ужасом. Развороченные рельсы, опрокинутые разбитые вагоны, горящие обломки, стелящийся дым. Один вагон всё ещё стоял на рельсах, но был без крыши и передней стены. Наверное, раньше в нём перевозили какие-то товары, потом прибили дощатые нары в два яруса, приспособили для людей. Эти люди — пассажиры, — до сих оставались там: груда мёртвых развороченных тел Да, самое страшное — люди, повсюду на этом вокзале. Убитые, разорванные на куски… Нога в ботинке, лежащая просто на земле, врезалась в память на всю жизнь… И живые, уцелевшие люди, бродившие среди этого хаоса в шоке…
Аня закричала бы, упала бы без чувств, убежала бы, закрыв глаза! Но нужно, нужно было найти врача! Там, дома, могла умереть сестра! И эта необходимость вела её через всё виденное к станционной пристройке — медпункту, уцелевшему после бомбёжки.
Медпункт был закрыт. Она стала стучать — никакого ответа. Но нет, не могла она повернуться и просто уйти. Уже, ни на что не надеясь, Аня продолжала стучать, потому что не знала, что делать. И — о, счастье! — за дверью послышалось движение и тихой голос спросил:
— Кто там, кто стучит?
Аня обрадовалась, стала быстро, громко объяснять, просить:
— Пойдёмте, скорее!
Не открывая двери, женщина-врач ответила:
— Пока бомбят, я никуда не пойду.
Небывалый гнев затмил тёмной пеленой глаза, затопил мозг. Со страшной силой Аня начала колотить, биться в двери и кричать:
— Вы трусы и негодяи! Вас надо расстрелять! Здесь на станции гибнут люди, здесь столько раненных! Вам нужно помогать им, а вы закрылись, как крысы! Выходите!
Перепуганные гневом девушки, врач и мужчина-фельдшер открыли двери, впустили её, стали оправдываться. Женщина прерывистым голосом повторяла:
— Там стояла машина, грузовик с детьми в кузове… Разлетелась на мелкие куски… Я видела…
Она смотрела на Аню не мигая, мотала головой:
— Нет, я не пойду, не могу!
Потом, немного придя в себя, дала девушке таблетки:
— Пусть сестра выпьет, а я приду попозже…
А у Ани после сильного нервного срыва наступила депрессия. Молча она взяла таблетки и, еле переставляя ноги, пошла. Но вновь идти через станцию не могла заставить себя. Побежала — через силу — в обход…
У Маргарет Митчелл в «Унесённых ветром» есть очень похожий эпизод. Скарлетт ходит по станции после артобстрела, видит опрокинутые телеги, убитых и раненных. И ей тоже нужно найти способ вывезти беременную Милли… Тогда в Америке тоже шла война — между Севером и Югом. Но, думается мне, то, что видела и пережила Аня Волкова в Великую Отечественную — посильнее книжных страстей Скарлетт О’Хара…
Когда Аня вернулась со станции домой, Марии, к счастью, уже стало легче. Приступ отпустил. Таблетки она выпила и пила их ещё какое-то время.
Бутурлиновку фашистам не сдали, Дон они перейти не смогли. Но были очень близко — артиллерийская канонада ежедневно сотрясала дома. И, как в каждом прифронтовом городе, здесь располагались военные штабы, работали госпитали, дислоцировались — обычно на короткое время, — разные военные части. Офицеров, как сказала однажды мать Ане, и в самом деле было много. Часто они квартировали в домах у местных жителей, ухаживали за девушками и молодыми женщинами. |