Хоукмун улыбнулся варвару и бросился на помощь Коруму, сильно ранив бабуина в шею и в спину. Кровь брызнула, на секунду залив ему глаза, и он решил, что теперь ему конец. Но тварь была уже мертва. Она всего лишь подергалась несколько секунд. Корум спихнул с себя мертвую тушу рукоятью меча.

Хоукмун увидел, что Чаз Элакуол тоже погиб, зато Найх Перебежчик выжил: он зажимал глубокую рану на лице и усмехался. Рейнджир Скала лежал на спине с вырванным горлом, а вот Джон ап-Рисс, Эмшон из Аризо и Тереод Пещерник сумели уцелеть, отделавшись мелкими царапинами. Потери среди людей Эрикёзе были серьезнее. У одного рука висела на клочке кожи, другой лишился глаза, еще одному полностью отгрызли кисть. Остальные старались обработать их раны. Брут из Лашмара, Хоун Змеевед, Ашнар Рысь и Отто Блендкер тоже почти не пострадали.

Ашнар торжествующе оглядывал двух мертвых обезьян.

– Начинаю подозревать, что эта вылазка совершенно не выгодная, – сообщил он. Он дышал, словно собака после удачной охоты. – Чем быстрее закончим, тем лучше. Что скажешь, Элрик?

– Согласен. – Элрик смахнул кровь со своего наводящего страх меча. – Пошли дальше.

Не дожидаясь остальных, он двинулся в следующую комнату. Комната светилась диковинным розовым светом. Хоукмун и остальные вошли туда вслед за ним.

Элрик с ужасом смотрел на что-то на полу. Потом наклонился и схватил что-то. А Хоукмун ощутил какое-то прикосновение к ногам. Там были змеи, они полностью покрывали пол комнаты, тонкие, длинные рептилии цвета плоти и лишенные глаз, теперь они кольцами охватывали его лодыжки. Хоукмун принялся бешено рубить мечом, обезглавил несколько змей, но их кольца не разжались. Вокруг него уцелевшие товарищи кричали от страха, силясь освободиться.

А потом тот, кого звали Хоун Змеевед, воин в доспехе цвета морской волны, запел.

Он пел голосом, похожим на шум водопада в горах. Он пел как будто совершенно непринужденно, несмотря на застывшую на лице тревогу, и змеи медленно разжимали объятия, медленно отползали назад и, кажется, засыпали.

– Вот теперь я понимаю, откуда у тебя такое прозвище, – с облегчением произнес Элрик.

– Я не знал, подействует ли песня на здешних змей, – признался Змеевед, – они не похожи на тех, что обитают в морях моего мира.

Змеи остались позади, воины поднимались всё выше, с трудом переставляя ноги по липкому, прогибающемуся полу. Становилось жарче, и Хоукмун чувствовал, что если в ближайшее время не глотнет свежего воздуха, то попросту потеряет сознание. Ему приходилось то втягивать живот, чтобы протискиваться в узкие, эластичные трещины в коридоре, то широко расставлять руки, чтобы сохранить равновесие в просторных пещерах, когда те принимались содрогаться, поливая всех липкой жижей; время от времени приходилось шлепать каких-то мелких тварей, похожих на насекомых, которые нападали на них, и время от времени тот лишенный источника голос вскрикивал:

– Где? Где? О, какая боль!

Мелкие твари летали вокруг них целыми тучами, жаля лица и руки, почти невидимые, но всегда осязаемые.

– Где?

Буквально ослепший, Хоукмун заставлял себя двигаться вперед, сдерживая позывы к рвоте, отчаянно мечтая о свежем воздухе, замечая, как падают его спутники, но не в силах помочь им подняться. Вверх, выше и выше, забирал коридор, то и дело меняя направление, а Хоун Змеевед продолжал напевать, потому что змей на полу было еще полным-полно.