– Как я вам благодарен, – сказал Хоукмун, – хотя ничего этого не случилось бы, если бы я не вел себя как последний дурак… – Бульк – грязь достигла его рта.

Ему бросили веревку. Свободной рукой Хоукмун сумел ее ухватить, просунул руку в петлю.

– Тащите, – сказал он и застонал, когда петля на запястье затянулась, и ему показалось, что сейчас руку вырвут из сустава.

Медленно его тело освобождалось от трясины, которая неохотно расставалась с добычей, и вот он уже сидел на твердой земле рядом с Иссельдой, силясь отдышаться, а она, хотя он был с головы до ног покрыт склизкой, вонючей жижей, обнимала его, рыдая:

– Мы думали, что ты погиб!

– Я и сам так думал, – признался Хоукмун. – Но вместо этого я лишь сгубил одного из лучших наших коней. Я заслужил смерть.

Капитан Ведла нервно озирался по сторонам. В отличие от стражников, родившихся в Камарге, он никогда не питал любви к этим болотам, даже при свете дня.

– Я видел того, кто называет себя графом Брассом. – Хоукмун обращался к капитану Ведле.

– И ты убил его, мой господин?

Хоукмун покачал головой.

– Думаю, это какой-то странствующий актер, который внешне сильно похож на графа Брасса. Но он не граф Брасс, будь он живой или мертвый, в этом я почти уверен. Прежде всего он слишком молод. И к тому же недостаточно знает. Не знает даже имени собственной дочери. Ничего не знает о Камарге. Впрочем, мне показалось, что у него нет злого умысла. Может быть, он сумасшедший, но, скорее всего, его каким-то образом убедили, будто он граф Брасс. Какие-нибудь бунтовщики из Темной Империи, я полагаю, решили подорвать доверие ко мне, а заодно достичь каких-то своих целей.

Ведла слушал с явным облегчением.

– По крайней мере, мне будет что рассказать сплетникам, – произнес он. – Однако этот тип, должно быть, поразительно похож на старого графа, если даже Черник обманулся.

– Так и есть, он похож во всем: выражение лица, жесты и прочее. Однако весь он какой-то вялый, движется как будто во сне. Именно из-за этого я и заподозрил, что он действует не сам по себе, а подчиняясь злой воле кого-то другого. – Хоукмун поднялся на ноги.

– И где теперь этот самозванец? – спросила Иссельда.

– Скрылся на болотах. Я погнался за ним, и слишком быстро, потому со мной и случилось такое. – Хоукмун засмеялся. – Знаешь, я так разволновался, что на какой-то миг мне показалось, будто он действительно растворился, словно призрак.

Иссельда улыбнулась.

– Можешь взять мою лошадь, – сказал она. – Я поеду у тебя на колене, нам ведь не привыкать.

И небольшой отряд, приободрившись, отправился обратно в замок Брасс.

На следующее утро история о том, как Дориан Хоукмун повстречался с «бродячим актером», разнеслась по всему городку, послы в замке тоже услышали ее. Всё обернулось шуткой. Все ощущали облегчение, ведь теперь можно было смеяться и говорить об этом вслух без опасения оскорбить Хоукмуна. И праздники продолжались, народ гулял на широкую ногу по мере того, как усиливался мистраль. Хоукмун, больше не опасаясь за свою честь, решил дать самозваному графу Брассу передышку в пару дней, так он и поступил, полностью отдавшись веселью.

Но однажды утром, когда Хоукмун с гостями строил планы на день, юный Лонсон Шкарланский спустился к завтраку с письмом в руке. Письмо было в многочисленных печатях и выглядело весьма внушительно.