Поэтому я прокашлялся и взял себя в руки.

– Расскажи мне что‑нибудь интересное, крошка.

Это тоже такая игра: я приходил с работы, а ты делилась со мной новой информацией, полученной за день. Честно признаюсь, никогда не видел, чтобы ребенок так жадно поглощал знания! Тело, возможно, и предавало тебя на каждом шагу, но мозги отдувались за двоих.

– Медсестра сказала, что сердце жирафа весит двадцать пять фунтов, – сообщила ты.

– Ого! – ответил я. А сколько, интересно, весит мое? – А теперь, Уиллс, ложись и хорошенько отдохни, чтобы завтра, когда мы придем, ты была бодрая и полная сил.

– Обещаешь?

Я сглотнул ком.

– А как же. Спокойной ночи, зайка!

Я вернул трубку следователю.

– Как трогательно! – равнодушно процедил он. – Ну что же, слушаю вас.

Я уперся локтями в разделявший нас стол.

– Мы только приехали в парк и увидели возле входа кафе‑мороженое. Уиллоу проголодалась, и мы решили зайти туда перекусить. Моя жена отошла за салфетками, Амелия села за столик, а мы с Уиллоу встали в очередь. Амелия увидела что‑то интересное в окне, и Уиллоу побежала взглянуть, но поскользнулась, упала и сломала оба бедра. Она больна так называемым несовершенным остеогенезом, или остеопсатирозом, отчего кости у нее чрезвычайно хрупкие. С этой болезнью рождается один ребенок из десяти тысяч. Что еще, мать вашу, вы хотите знать?!

– Точно такие же показания вы дали час назад. – Следователь раздраженно отшвырнул ручку. – Я думал, вы расскажете мне, что произошло на самом деле.

– Я и рассказал. Только это оказалось не то, что вы хотели услышать.

Следователь встал.

– Шон О'Киф, – сказал он, – вы арестованы.

В семь утра в воскресенье я, свободный человек, уже метался по приемной полицейского участка, ожидая, пока выпустят Шарлотту. Дежурный сержант, выпустивший меня из камеры, смущенно ходил следом за мной.

– Уверен, вы сможете нас понять, – бормотал он. – Учитывая обстоятельства, мы просто выполняли свою работу…

Я еле сдерживался.

– Где моя старшая дочь?

– Ее уже везут сюда.

Мне сделали, так сказать, профессиональное одолжение и сообщили, что Луи – диспетчер в полицейском участке Бэнктона, подтвердивший мое трудоустройство, – рассказал им о твоей странной болезни, но тебя все равно отказывались выпустить, пока не получат информацию от дипломированного медика. Поэтому полночи я молился, хотя, если честно, Иисус поучаствовал в нашем освобождении явно меньше, чем твоя мать. Шарлотта посмотрела достаточно серий «Закона и порядка», чтобы знать как только ей зачитают права, она имеет право на один телефонный звонок. Как ни странно, позвонила она не тебе, а Пайпер Рис, своей лучшей подруге.

Мне Пайпер очень нравится. Да я просто обожаю эту женщину, которая – уж не знаю как – вызвонила‑таки Марка Розенблада в три часа ночи в выходной и уговорила связаться с твоей больницей. Я обязан ей даже своим браком, ведь это они с Робом познакомили меня с Шарлоттой. Тем не менее Пайпер порой… перегибает палку. Она умна и своенравна и почти всегда, к сожалению, оказывается права. Большинство наших с Шарлоттой ссор возникало из‑за тех или иных мыслей, которые она вбила ей в голову. И дело тут в том, что мысли, которые Пайпер преподносит уверенно и дерзко, Шарлотте попросту не идут – она становится похожа на девочку, напялившую мамин наряд. Твоя мама – женщина скромная, загадочная, ее сильные стороны нужно открывать самому, постепенно, они не бросаются в глаза. Если Пайпер – это женщина, которую ты в любой компании замечаешь первой (еще бы – коротко стриженная блондинка, бесконечно длинные ноги, широченная улыбка), то Шарлотта – та, которую ты не можешь забыть, уйдя из этой компании.