А если бы им вздумалось стать настоящими героями, они могли бы позвонить в страховую компанию и часа четыре поспорить об оплате счетов, чтобы мне этого делать не пришлось.
Шон не понимает, что большинство людей, предлагающих помочь, заботятся не о нас, а о себе. И я, если честно, не виню их в этом. Это такое суеверие: если поможешь семье, попавшей в беду… если бросишь щепотку соли через плечо… если не будешь наступать на трещины в тротуаре, то станешь неуязвимым. И тебе, возможно, удастся убедить себя, что с тобой ничего подобного случиться не могло.
Только не подумай, что я жалуюсь. Люди смотрят на меня и думают: «Вот бедняга, родила увечного ребенка». А я, глядя на тебя, вижу девочку, которая к трем годам уже знала наизусть «Богемскую рапсодию» группы Queen. Девочку, которая забирается ко мне в постель во время грозы, но не потому, что боится, а потому что я боюсь. Девочку, чей смех всегда вибрирует в глубинах моего тела, словно камертон. Я никогда не мечтала о здоровом ребенке, ведь тогда этот ребенок не был бы тобой.
На следующее утро я пять часов проговорила по телефону со страховой компанией. Наш полис не покрывает вызовов «скорой помощи», однако из той больницы во Флориде пациента в кокситной повязке на другом транспорте не выпустили бы. Замкнутый круг, да, но понимала это только я, а потому наш разговор напоминал театр абсурда.
– Позвольте уточнить, – сказала я уже четвертому начальнику за день, – вы говорите, что я не обязана была вызывать «скорую», и, следовательно, страховка вызов не покроет?
– Совершенно верно, мэм.
Ты в это время лежала на диване и разрисовывала гипс фломастерами, голову тебе подпирала груда подушек.
– А что мне, по‑вашему, оставалось делать?
– Судя по всему, вы могли оставить пациента в больнице.
– Но вы же понимаете, что гипс снимут только через несколько месяцев. Вы предлагаете мне все это время держать дочь в больнице?
– Нет, мэм. До тех пор, пока не подыщете альтернативный вид транспорта.
– Но единственный транспорт, на котором можно покинуть здание больницы, это карета «скорой помощи»! Такие у них правила! – Твоя нога уже напоминала фруктовый леденец. – Ваша страховка покроет дополнительное время в больнице?
– Нет, мэм. Максимальная продолжительность госпитализации при подобных травмах…
– Да, я знаю, – вздохнула я.
– Мне кажется, – язвительно заметил страховщик, – что, если выбирать между оплатой лишних ночей в больнице и несанкционированным вызовом «скорой», вам жаловаться не на что.
Лицо у меня вспыхнуло.
– А мне кажется, что вы – полный мудак! – выкрикнула я и швырнула трубку на рычаг. Обернувшись, я увидела, что фломастер готов в любой момент выпасть у тебя из руки в опасной близости от диванной подушки. Изогнутая кренделем, ты лежала неподвижной нижней частью вперед, а голову запрокидывала через плечо, чтобы смотреть в окно.
– Ругательная банка… – пробормотала ты. Ты завела специальную консервную банку, обклеенную радужной бумагой, куда Шон бросал по четвертаку за каждое свое ругательство. Только за этот месяц ты накопила сорок два доллара: считала всю дорогу из Флориды. Я достала монету и кинула в прорезь, но ты на меня не смотрела – твое внимание было приковано к замерзшему озерцу. По его поверхности разъезжала на коньках Амелия.
Твоя сестра каталась на коньках лет с… ну, примерно с твоего возраста. Они с Эммой, дочкой Пайпер, дважды в неделю ходили на тренировки, а больше всего на свете тебе хотелось подражать старшей сестре. Но так вышло, что тебе не суждено было никогда – никогда в жизни – попробовать себя в конькобежном спорте. |