— Буду только приветствовать.

Вилли притворно застонал. Хейди засмеялась. Скоро оба они уснули. А во сне Вилли снова ехал в машине с Хейди, только он знал, что в этот раз спит. В этот раз он знал, что должно произойти, и хотел сказать Хейди, чтобы она прекратила. Ему нужно было все свое внимание сосредоточить на машине. Ведь скоро старая цыганка вынырнет между двух припаркованных машин. Между желтым Сурабу и темно-зеленой «Жар-птицей», если быть точным. Цыганка не станет глазеть по сторонам. Вилли хотел сказать жене, чтоб та перестала. Вот он — шанс все изменить, вернуть на прежнее место, выправить.

Но Вилли не мог говорить. Снова ее пальцы дарили ему удовольствие; сначала их прикосновения были игривы, а потом стали серьезнее (пенис Вилли отвердел во сне). Вилли, сидящий за рулем, слегка наклонил голову при звуке металлического шуршания молнии на ширинке. Она расстегивалась зубец за зубцом. К удовольствию примешивалось чувство ужасной неизбежности. Он уже видел впереди желтый Сурабу за зеленой «Птицей». Он попытался закричать: «Прекрати, Хейди! Сейчас выйдет цыганка! Я снова могу ее убить, если ты не перестанешь. Пожалуйста, Хейди, прекрати!»

Вот из-за машин показалась цыганка. Халлек попытался убрать ногу с газа и надавить на тормоз, но нога застыла на месте, удерживаемая жуткой, непосильной тяжестью. «Бешеный клей неизбежности», — мелькнула дикая мысль. Вилли попробовал повернуть руль, но колесо не поворачивалось. Оно было намертво заблокировано. Вилли сжался в ожидании удара, и тогда голова цыганки повернулась. Это оказалась не старуха. Нет! Цыган со сгнившим носом! Только глаз у него не было. За мгновение до того как Оулдо ударил его и погреб под собой, Халлек увидел пустые, впавшие глазницы и губы, раздвинувшиеся в непристойной ухмылке под гнилым кошмаром носа. А потом двойной стук. Одна рука вяло промелькнула над капотом Оулдо. Морщинистая рука, унизанная языческими кольцами стертого металла. Три капли крови на смотровом стекле. Халлек едва сознавал, как рука Хейди судорожно сжалась на его вставшем члене, приводя к оргазму, смешавшемуся с потрясением; неожиданное наслаждение — боль…

А потом откуда-то снизу он услышал шепот цыгана, пробившийся через покрытый ковром пол машины; приглушенный, но вполне отчетливый шепот:

— Худей!

Судорожно дернувшись, Вилли проснулся, повернулся к окну и едва не закричал. Над холмом взошел брильянтовый полумесяц луны. На мгновение Вилли показалось, что это лицо старого цыгана, который, склонив набок голову, заглядывает в их окно, усмехаясь улыбкой, излучающей холодный болотный свет; улыбкой, сулящей возмездие. Вилли сделал глубокий вдох, крепко зажмурил глаза, потом снова их открыл. Луна стала просто луной. Устроившись поудобнее, Вилли через три минуты уснул.

Новый день выдался ясным. Наконец сдавшись, Халлек оделся и стал пробираться по лабиринту Трэйл с женой. Лабиринт классифицировался как «умеренный», в медовый месяц он с Хейди дважды забирался сюда. Он вспомнил, сколько радости доставило ему это раньше: карабкаться по крутому склону… а следом лезла Хейди, смеющаяся и подгоняющая его. Вилли вспомнил, как протиснулся сквозь узкий пещерный лаз в скале и прошептал жене: «Чувствуешь? Начинается землетрясение». Это произошло в самой узкой части лабиринта, там едва можно было шевельнуться, но она ухитрилась крепко шлепнуть его по заднице.

Халлек признался себе (но ни в коем случае не Хейди), что узкие лазы в скале сильно беспокоили его. В их медовый месяц он был подтянутым и стройным парнем, в хорошей форме от загородных путешествий. Теперь он постарел на шестнадцать лет и был намного тяжелее. И как с удовольствием сообщил ему доктор Хьюстон, он вступил на территорию сердечного приступа. Мысль о сердечном приступе после восхождения выглядела малорадостной, но все же маловероятной.