— А Гил говорил?

— Только про морфин.

— Вы уверены?

— В общем, да, — сказал я. — А что?

— Да нет, ничего — раз вы уверены. Так, пустяки.

— Ясно. Позову Нору. — Я вышел в гостиную. — Дороти поговорить хочет. К нам не приглашай.

Когда Нора закончила разговор и вернулась, в ее глазах что-то было.

— И о чем же шла беседа?

— Ни о чем. Просто — «как поживаете» и все такое.

Я сказал:

— Смотри. Нехорошо обманывать старших. Бог тебя накажет.

Мы пошли обедать в японский ресторанчик на Сорок Восьмой улице, а потом я позволил Норе все же уговорить меня пойти к Эджам.

Пэлси Эдж — человек высокий, костлявый, абсолютно лысый, с желтым худым лицом, лет пятидесяти с хвостиком. Он сам себя величал «кладбищенским вором по профессии и наклонностям» — единственная его шутка, конечно, если это можно считать шуткой. Означало это, что он археолог. Он очень гордился своей коллекцией боевых топоров. В общем, он был не так уж безнадежно плох — если заранее примириться с тем фактом, что вам, скорее всего, придется перетерпеть подробнейшее перечисление его арсеналов: каменные топоры, медные топоры, бронзовые топоры, обоюдоострые топоры, граненые топоры, многоугольные топоры, зубчатые топоры, топоры-молотки, тесальные топоры, венгерские топоры, месопотамские топоры, нордические топоры — и вид у них у всех был такой, словно их здорово моль поела. Значительно меньшую приязнь вызывала его жена. Ее звали Леда, но муж прозвал ее Точечкой. Она была очень маленькая, и хотя от природы волосы ее, глаза и кожа как-то различались по цвету, все казались одинаково грязновато-бурыми. Она не садилась, а «пристраивалась» как птичка на насесте, а в разговоре имела обыкновение склонять голову набок. По теории Норы, Эдж как-то раскопал одну древнюю могилу, и оттуда-то и выскочила Точечка. Марго Иннес называла ее «гномихой». Мне миссис Эдж заявила, что, по ее мнению, все произведения, написанные двадцать и более лет назад, обречены на забвение, поскольку в них нет никакой «психиатрии». Жили они в уютном старом трехэтажном домике на краю Гринич-Вилидж, а спиртное у них подавалось великолепное.

Когда мы приехали, там уже было с десяток гостей, если не больше. Точечка представила нас тем, с кем были еще незнакомы, а потом затащила меня в угол.

— Почему же вы не сказали мне, что те люди, с которыми мы у вас встретились на Рождество, замешаны в таинственную историю с убийством? — спросила она, склоняя голову набок до тех пор, пока левое ухо не упокоилось на плече.

— Я не знал, что они замешаны. Кроме того, что такое в наше время история с одним убийством?

Она наклонила голову вправо.

— Вы даже не сказали мне, что взялись за расследование этого дела.

— Я что? А, понял вас. Не взялся — и не берусь. В меня стреляли, что еще раз подтверждает мою роль непричастного и невольного очевидца.

— Сильно болит?

— Чешется. Забыл сменить повязку сегодня.

— Нора, конечно, страшно перепугалась?

— Я тоже, а заодно и тот тип, который в меня стрелял. А вот и Пэлси. Я с ним еще не поздоровался.

Я начал украдкой огибать ее. Она сказала:

— Гаррисон обещал привести сегодня дочь из того самого семейства.

Я несколько минут поболтал с Эджем — в основном, о доме в Пенсильвании, который он покупал, — потом раздобыл себе выпить и послушал, как Ларри Кроули и Фил Тэмз обменивались неприличными анекдотами. Потом подошла какая-то женщина и задала Филу, который преподавал в Колумбийском университете, один из тех вопросов о технократии, которые на той неделе были в моде.