— Мне кажется, патрикий Иоанн, мы преувеличиваем способности русов к воинскому искусству.

Стратиг не ответил, зная вздорный характер таксиархия Зиновия. Не потому ли он и поставил его турму принять первый удар русов?

Иоанн подошёл к морю. Оно было тихим и покорным. Такое море патрикий любил. Он боялся моря, когда оно поднимало волну и захлёстывало берег, ревело, а ветер гнул деревья.

Солнце уже скрылось за болгарскими горами, но на море оно ещё продолжало светить. И оттого море казалось золотистым.

Вдали, встав на якорь, замерла памфила. Её капитан побывал у стратига и подробно рассказал, какой силой идут русы. У Иоанна стратиотов меньше, но русы растянулись и устали, а его турмы подтянулись, ждут сигнала. Русы скорее всего начнут сражение завтра, и завтра патрикий Иоанн докажет своему тестю, какой стратиг его зять.

Иоанн недобрым словом помянул Романа Дуку, выделившего ему самую беспокойную фему...

Стратиг повернулся к таксиархию:

   — Когда скифы начнут вылезать из щели в долину, уведомь меня.

Доброгост спешил. С того часа, как неожиданно для ромеев ополченцы перевалили горбы и спустились в долину, прошло больше суток. К утру ополченцы должны подойти к лагерю, где расположились турмы противника, ударить по ним неожиданно и тем самым облегчить выход в долину полкам, которые ведёт воевода Никифор.

Доброгост подбадривал:

   — Знайте, новгородцы-молодцы, черниговцы-удальцы, переяславцы-храбрецы, там ваши товарищи ждут вас. От ваших ног зависит, жить им либо смерть принять.

Давно отстал кмет Хинко с дружиной, и только болгарин-проводник шагает неутомимо. Обменяется с Доброгостом парой слов и снова молчит. Тяжело дышат ополченцы, им бы передохнуть, но Доброгост не позволяет, твердит:

   — Должны успеть, други, должны!

Напутствуя ополченцев, царь Симеон говорил:

   — Как только подойдёте к лагерю ромеев, пускайте в них зажигательные стрелы, а потом берите в мечи и на копья. Тем часом воевода Никифор полки выведет.

Ополченцы устали: ещё прошедшим днём на горбы взбирались. Переходили горы в двух местах. Шли цепочкой, закинув щиты за спины. Дорога трудная — высокие горы, гранитные скалы, леса, одетые в молодую зелень, поляны, поросшие диким шиповником, разлапистые деревья грецких орехов. Ближе к вершинам сочные травы с мелкими белыми и жёлтыми цветами.

Узкая каменистая тропа, виляя, уводила вверх. Она терялась в угрюмо насупившихся горах, где гулял пронзительный ветер и зависали, цепляясь за скалы, рваные тучи, а под обрывами рокотала бурная река.

Поднялись на вершину. Болгары посмеивались:

   — Спуск, друже, труднее будет.

Не поверил Доброгост, но братушки правду сказывали: ноги скользили на мелких острых камешках и от усталости дрожало тело...

От воспоминаний о переходе через горы Доброгоста оторвал проводник:

   — Там море и греки! Совсем скоро, за поворотом. Скажи своим, пусть будут готовы.

Доброгост понял, повернулся к спешившим за ним ополченцам:

   — Ну, други-товарищи, изготовьтесь!..

А стратиг Иоанн заснул поздно. Присел в кресло да так и задремал. Приходил таксиархий, но никаких новостей не принёс, кроме того, что русы скапливаются на выходе из щели: того и жди, начнут прорыв...

Чуткий сон у стратига. На шум вскинулся. Вбежал старый гирдман:

   — Когорту спафария Григория разбили русы! Он говорит, русов много и провёл их через горы кмет Хинко.