— Заказник, — принялся пояснять Чацкий, — это что-то вроде заповедника. Мшанским болотам более восьми тысяч лет. Государство их охраняет как особо ценные. Охотников туда не пускают. Вход открыт только ученым и природоведам.

— И террористам, — добавил Антонов. — Ну и чем занимается Шамиль в болоте, хотел бы я знать? Не научными же исследованиями?

— Мы знаем, где именно и у кого именно он находится, — сказал Чацкий. — Вернее, догадываемся.

— Так знаете или догадываетесь?

— Р-разговорчики, подполковник! — прикрикнул Второй, хлопая ладонью по столу. — Продолжайте, товарищ генерал.

— Благодарю, — язвительно откликнулся Чацкий. — Так вот, Шамиля в Мшанском заказнике могла приютить только одна особа. Хозяйка этих мест, приватизировавшая всех и вся. Основала там туристический центр, засела посреди болот и что-то замышляет.

— Кто она такая? — оживился Антонов.

— Некая Темногорская Белла Борисовна. Живет она в старинной усадьбе на территории заказника. Усадьбу построил один граф, помешавшийся на каббалистике и прочей чертовщине. Добраться туда можно по единственной дороге и нескольким тропам.

— Поподробнее о Темногорской, пожалуйста, — попросил Второй.

— Отчаянная демократка, ревнитель либеральных ценностей, — заговорил Чацкий, собираясь с мыслями. — Ее отец в девяностых занимал пост генерального директора корпорации «Госэнергоатом». Оставил дочери немалое наследство, которое она успешно приумножила. У нее активов и недвижимости миллионов на пятьдесят долларов накопилось. Собственных компаний уйма.

— Почему же она поселилась в такой глуши? — поинтересовался Второй, похоже, впервые услышавший о Темногорской.

— С детства толстая, некрасивая, обиженная на весь свет, — стал объяснять Чацкий, сверяясь с досье, которое положил перед собой. — У нее никогда не было молодого человека, ее дразнили, а она считала себя самой лучшей, самой необыкновенной. В результате тяжелый внутренний конфликт, раздвоение личности, серия нервных срывов. — Чацкий развел руками. — Ей за пятьдесят, а она по-прежнему девственница. С внешним миром общается через Интернет. Считает себя русской, но Россию ненавидит лютой ненавистью.

— За что же? — спросил Антонов.

— А вот тут у меня зафиксированы некоторые ее высказывания, — оживился Чацкий, листая досье. — Ага… «Я не представляю, как можно любить русских за лживость, за пьянство, за раболепие. И это еще не все их худшие качества».

— Кто же ей по душе, этой деве болотной? — нахмурился Второй.

— А вот еще одна цитата… «Соединенные Штаты — это оплот человечества. Если бы они завоевали Россию, мы стали бы их штатом. И пусть пускают по нам ракеты, чем больше, тем лучше. Вспомните Хиросиму с Нагасаки, а потом посмотрите, какая из Японии получилась конфетка».

Пока Чацкий читал, его лицо успело принять такое скорбное выражение, словно он присутствовал при чьих-то похоронах. Антонов же только подавил зевок. Он, как человек дела, знал цену пустословию. Болтовня спятившей русофобки его не задевала. Собака лает, караван идет.

Похоже, Второй придерживался такого же мнения.

— И что же, — пробормотал он, насупившись, — вы предлагаете казнить Темногорскую за ее убеждения?

Чацкий посмотрел ему в глаза.

— Кажется, вы забываете, — отчеканил он, — что она приютила у себя террориста. Ее взгляды и его методы представляют собой гремучую смесь.