— Но это ведь ты, это ты всегда вела себя как ребенок! Это ты боялась ответственности, ты не хотела детей, потому что на самом деле сама еще не выросла!

— Да, я боялась ответственности! Но больше всего я боялась, что ты, не привыкший заботиться о ком-то, свалишь все на меня! Свалишь и еще оправдаешь свое поведение тем, что я женщина, что я должна тащить на себе все это в одиночку, как когда-то тащила тебя твоя мать!

— Оставь в покое мою мать! Твоя семья ничем не лучше моей. Отец выпивоха и подкаблучник, а мать… О твоей матери можно слагать легенды: она готова горы свернуть, лишь бы ее ненаглядная доченька снова вернулась под ее крылышко. Только ненаглядная доченька туда и не собиралась. Потому что в глубине души она свою мать ненавидит!

— Заткнись, Джерри! — не сдержалась Ивон. — Не выводи меня из себя!

Алисия Таккер стукнула молотком по столу Ивон и Джерри, раскрасневшиеся, с гневно горящими глазами, повернулись к судье.

— Пока вы выясняли отношения спокойно, это еще можно было терпеть, — обратилась к обоим судья. — Но вы, кажется, забыли, что находитесь в зале суда, а не у себя дома, где можно давать пощечины, разбивать вазы и метать друг в друга стаканы. Что ж, я выслушала достаточно. Мистер Уэллинг, у вас есть еще свидетели?

Джерри Уэллинг мрачно помотал головой.

— Значит, я объявляю перерыв. Нам всем нужно немного прийти в себя после такого бурного разбирательства. Подумайте о своем заключительном слове, мистер Уэллинг, и вы, мисс Даффин, — покосилась Алисия в сторону адвоката.

— Не нужно привлекать мисс Даффин, — попросила Ивон, поднявшись со своего места. — Я и сама могу сказать все, что считаю нужным.

— Вы тоже отказываетесь от услуг адвоката, мисс Уэллинг?

Ивон кивнула.

— Что ж, как хотите. Надеюсь, дело не только в вашем упрямстве. — Судья поднялась из-за стола, и все, кто сидел в зале, последовали ее примеру.

Джерри повернулся к Ивон.

— Ты это мне назло сделала? — кивнул он на Фиону Даффин, которая, казалось, даже испытывала облегчение от такого поворота событий.

— Почему ты считаешь, что я все делаю непременно тебе назло? — тихо спросила Ивон. — И потом, какое тебе дело до того, кто будет говорить эти последние слова, которые уже ничего не изменят?

— Какое мне дело? — с хмурой улыбкой переспросил ее Джерри. — А тебе не кажется, что речь идет не о бумажке, которую ты так хочешь получить, а о нашей жизни?

— О нашей? — усмехнулась Ивон. — Мне казалось, ты уже разделил все на твое и мое.

— Я не разделял. Это как-то само собой получилось, — уже мягче заметил Джерри. — Ты стала жить своей жизнью, я — своей. Когда-то ты говорила, что тебе и неба будет мало, что ты никогда не устанешь открывать в галактике нашей любви новые звезды. На словах это звучало красиво, а на деле… На деле этот тяжелый железный навес, который мы гордо называли своим небом, рухнул нам на головы. И раздавил нашу маленькую планету.

На глаза Ивон навернулись слезы. Она поспешила отвернуться, чтобы Джерри не успел их заметить.

— Ивон? — позвал ее Джерри.

— Что? — не оборачиваясь спросила она.

— Я ведь думал, что ты не умеешь плакать. А ты, оказывается, просто меня боишься.