Но, если можно, позвольте задать вам вопрос.
— Задавай,— разрешил Маркин.
— Как вы стали кандидатом философских наук?
Маркин ответил не сразу:
— Мечтал о дипломатической работе. Собирался поступать в институт международных отношений. А мне говорят откровенно: с такими недостатками в дипломаты не лезь...
— И вы покорились злой судьбе?
— Покориться злой судьбе? Выражение-то какое страшное,— Маркин усмехнулся.— Покориться — значит стать обузой общества, семьи. А этого обо мне не скажешь.
Маркин улыбнулся, как улыбаются сильные, мужественные люди.
— Но мечта твоя не сбылась, скажешь ты,— строго посмотрев на меня, сдвинул он густые брови.— Просто я реально рассудил и выбрал философию. Увлекся ею и теперь считаю, что интереснее философии нет ничего на свете. Слушайте, ребята,— обратился он к моим товарищам по комнате,— вы песни любите, а?
— Кто же песни не любит?— откликнулся Ермилов.
— Давайте споем. Только погасим свет.
И мы запели. Старинные народные песни сменялись революционными. А когда все уснули, я долго не спал и думал: как жаль, что так быстро кончился этот замечательный вечер.
Коротки студенческие ночи. В одну из них не спалось. Едва забрезжил рассвет и у горизонта зажглась первая полоска зари, я встал. Приняв холодный душ, направился в учебный корпус.
Поднялся по лестнице на четвертый этаж и остановился: в крайней аудитории кто-то тихо играл «Баркаролу» Чайковского. В прекрасной мелодии чудились мне и затаенная грусть, и неудержимая радость.
Стараясь не спугнуть волшебного очарования музыки, приоткрыл дверь. Музыка оборвалась. Девушка смущенно опустила крышку рояля. Встала, поправима волнистые светло-русые волосы и взглянула на меня. Ее глаза еще светились каким-то внутренним светом.
— Простите, я помешал... Услышал вашу игру и не смог пройти мимо— Спасибо вам.
— Ну что вы, я играю скверно. Да и к инструменту давно не подходила,— еще более смущаясь, проговорила она и, словно спохватившись, спросила: — Который час?
— Скоро пять.
— В девять зачет, я очень волнуюсь...— В ее взгляде мелькнуло выражение озабоченности, напомнившее и мне о предстоящем зачете.
Девушку звали Камиллой. В минуты отдыха она часто садилась за рояль. Последний раз я слушал ее игру в день окончания института.
После торжественного вручения дипломов мы оккупировали студенческую столовую, превратив ее в банкетный зал.
Начались тосты. Слышалась оживленная речь.
Я попросил Камиллу сыграть. Все поддержали мою просьбу. Девушка согласилась, прошла к инструменту и заиграла «Баркаролу»...
Диплом получен. И снова вопрос: что же дальше?
Поднимаюсь по мраморной лестнице на пятый этаж здания Министерства культуры РСФСР.
В длинном коридоре множество дверей. Неожиданно откуда-то доносится удивительно знакомый голос.
«Где я мог его слышать?» Торопливой походкой мне навстречу идет девушка. В памяти возникает студенческий вечер. С покоряющей всех улыбкой она подбегала то к одному, то к другому студенту и вытаскивала в танцевальный круг.
— Кто это?— спросил я сидящего рядом студента.
— Лора Иванова, секретарь комитета комсомола института,— ответил парень и, вздохнув, добавил: — Пойду сделаю скучающую физиономию, и она вытащит меня танцевать.
И действительно, через каких-нибудь пять минут он кружился с него в вальсе.
Так вот кого я встретил в министерстве, уж не работает ли она здесь?
— Здравствуйте,— протянул я, когда она приблизилась ко мне. Девушка спешила, но остановилась и, слегка наклонив голову, выслушала мою сбивчивую, невнятную речь, прикинула что-то и предложила:
— Посоветуйтесь с Александрой Андреевной Хренковой. |