Мак с Джимом по дороге к кухне подошли к одной группе.

— Ночью были происшествия? — спросил Мак.

Разговор прервался. Несколько пар усталых, покрасневших от бессонницы глаз обратились на Мака.

— Ничегошеньки, приятель. Вот Фрэнк говорит, ему казалось, что всю ночь вокруг люди бродили. И мне чудилось: кто-то все ползает. Но тихо, ни звука! Мы по двое ходили.

Мак рассмеялся, смех его так и вонзался в рассветную дымку.

— Я армейскую службу в Техасе нес, и надо ж, как выпадет в карауле стоять, прямо слышу: немцы вокруг кишат, лопочут что-то по-своему.

Стоявшие рядом заулыбались, но не очень-то весело.

— Лондон разрешил нам сегодня отсыпаться, — сказал один. — До кормежки. Так я на боковую.

— И я на боковую. Окоченел совсем, да и чешется все, аж мурашки, как у наркомана, что чесотку подхватил. На них посмотреть — смех!

— Пошли б к плитам, погрелись.

— О том и речь ведем.

— Так, Мак, иди, я сейчас тебя догоню, только в сортир сбегаю, — и Джим быстро пошел вдоль палаток, в каждой — маленький островок ночи. Кое-откуда раздавался храп, коегде пологи приподняты, видны люди: они лежали на животе, сонными глазами смотрели на занимающееся утро. Кое-кто уже выполз наружу, поеживаясь, пряча голову в плечи. Вот сердитым и хриплым спросонья голосом какая-то женщина докладывала о своем настроении.

— Надоело торчать в этом лагере! Какой толк здесь сидеть? У меня вон в животе опухоль с кулак, рак, наверное. Мне еще года два назад на картах нагадали, чтоб я рака остерегалась. Гадалка говорит, у меня предрасположенность. А тут сплю на земле, жру отбросы.

Ей что-то пробурчали в ответ. Из другой палатки высунулась всклокоченная голова.

— Давай залезай скорее. Его нет.

— Некогда, — отмахнулся Джим.

Миновав еще две палатки, он увидел мужчину, тот стоял на коленях на одеяле.

— Время не скажешь, парень?

— Точно не знаю. По-моему, уже седьмой час.

— Я слышал, как она тебя зазывала. Правильно сделал, что не пошел. Она нам в лагере насолила почище врагов. Гнать бы ее в шею. Из-за нее столько мужиков передралось. Как там, костер разожгли?

— Разожгли, — кивнул Джим.

Палаточный ряд кончился, метрах в пяти красовалась брезентовая занавеска, за ней низенький помост с тремя дырками. Джим взял коробку хлорной извести, встряхнул, но она оказалась пустой. Сидевший на помосте мужчина сказал:

— Порядок в сортире пора навести. Куда доктор-то запропастился? Со вчерашних пор карболкой не брызгал.

— Может, землей забросаем, — предложил Джим. — Все таки лучше, чем ничего.

— Это не мое дело. Доктор должен обо всем позаботиться. А то вдруг ребята какую заразу подцепят.

Джим рассердился.

— Да такие, как ты, палец о палец не ударят, хуже всякой заразы, — и принялся носком башмака сбрасывать в яму землю.

— Думаешь, умнее всех? — усмехнулся мужчина. Еще молоко на губах не обсохло, а туда же, других учить.

— Во всяком случае, хватит ума, чтобы понять, какой ты лентяй.

— Погоди, сейчас штаны застегну, покажу тебе, кто лентяй! — но сам и не шелохнулся.

— Жаль, что я поднять тебя не могу — рука прострелена. — Джим смерил его презрительным взглядом.

— Ну вот, пользуешься тем, что никто тебе сдачи не даст, и изгиляешься. Ну, подождите, гады, вы еще наплачетесь.

Джим, как мог спокойно, сказал:

— Никто тут не изгилялся. И драться я с тобой не собираюсь. Нам не друг с другом воевать надо, а бороться с врагом.