Солнце почти зашло. Завтра мы будем уже далеко. Знать бы где? Ты будешь скорее всего в дороге. Я, очевидно, — в тюрьме. Мне не привыкать.
Неслышно в палатку вошли Лондон и Мак.
Лондон посмотрел на невестку.
— Что ты здесь забыла? Иди-ка отсюда, у нас дела.
Лиза поднялась, прижала к груди край одеяла. Выходя, покосилась на Джима. Лондон сказал:
— Ничего не понимаю. Здесь кучка, там кучка, о чем то говорят, меня отовсюду гонят.
— Ясно, в чем дело, — ответил Мак. — Ребята просто испугались. Не знаю, что они решат, только ночью, похоже, слиняют.
Разговор затух. Лондон и Мак сидели на ящиках, повернувшись к Джиму. Зашло солнце, в палатку наползли сумеречные тени.
Наконец Джим тихо сказал:
— Даже если ребята сбегут, все равно не напрасно бастовали. Хоть какое-то время боролись все вместе.
Мак встрепенулся.
— И все ж последний бой нужно дать!
— Попробуй поведи их на бой, если их ноги в другую сторону несут! — воскликнул Лондон.
— Не знаю. Может, удалось бы убедить. Поговорим с ребятами, глядишь, что и выйдет.
— Словами из них страх не вышибешь.
— Знаю.
Снова воцарилось молчание. Снаружи тихо журчала многоголосая человеческая река, голоса порой сталкивались, бурлили.
— Спичка найдется, Лондон? — спросил Мак. — Пора фонарь зажигать.
— Еще светло.
— Ничего не видно. Зажигай. В сумерках мне что-то не по себе.
Лондон со скрипом поднял колпак, со скрипом же и опустил.
Мак насторожился.
— Похоже, что-то случилось! Что-то не так!
— Почему-то разом притихли все, — удивился Джим.
Все трое тревожно вслушивались. Послышались шаги. Все ближе и ближе. В палатку вошли близнецы-итальянцы. Они смущенно улыбались, в полумраке белели зубы.
— Разрешите войти?
— О чем речь! Заходите, ребята.
Они встали, точно ученики у доски, переглянулись никому не хотелось начинать.
— Там ребята… в общем… собрание хотят устроить, сказал один.
— Вот как? Это еще зачем?
— Они говорят, проголосовали за забастовку, теперь снова будем голосовать. К чему людей понапрасну гробить? — затараторил другой. И оба примолкли, ожидая от Лондона ответа.
Лондон вопросительно взглянул на Мака.
— Конечно, собрание нужно, — ответил тот. — Ребята сами себе хозяева. Их слово — закон, — он посмотрел на выжидающих посланников. Передайте всем, что через полчаса Лондон созывает собрание. Будем голосовать: драться нам или не драться.
Братья взглянули на Лондона, согласен ли он. Лондон медленно кивнул.
— Все верно. Через полчаса. Как ребята проголосуют, так и поступим.
Крепыши-итальянцы раскланялись на европейский лад, повернулись и вышли.
Мак громко рассмеялся.
— Ну, и отлично! Я думал, все хуже обернется. Думал, они втихомолку все разбегутся. А раз хотят обсуждать, значит, все еще вместе. Отлично! Конечно, могут и за роспуск проголосовать, но тут уж вольному воля.
— А ты разве не попытаешься настроить их на борьбу? — спросил Джим.
— Конечно, попытаюсь. Но это надо как следует продумать. Даже если они и не пойдут в бой, хорошо уже, что не разбежались, как бездомные псы. У нас будет вроде как организованное отступление. А не бегство от погони.
— Что нам делать на собрании? — решительно спросил Лондон.
— Посмотрим. Сейчас уже стемнело. Ты, Лондон, первым выступишь. Объяснишь, почему им достойнее сражаться, чем убегать. Мне, пожалуй, сейчас лучше не лезть. |