Но Джим не успел. В дверном проеме обозначилась голова еще одного «зайца». Он влез в вагой, за ним — еще двое. Первый пошнырял глазами по полу и подошел к Маку.

— Никак, все себе забрал?

— Что — все? — словно не понимая, переспросил Мак.

— Бумагу! Все подчистил!

Мак изобразил добродушнейшую улыбку.

— Мы ж не знали, что к нам гости пожалуют. — Он поднялся. — Бери, сколько надо.

Мужчина вначале стоял и, разинув рот, глядел на Мака, потом сгреб всю бумагу.

Мак легонько тронул его за плечо.

— Вот что, клади-ка все на место, — ровным голосом сказал он. Раз ты такая свинья, ни шиша не получишь.

Пришлый бросил бумагу на пол.

— Может, ты меня еще и прибьешь?

Мак ловко отступил, напружил ноги, руки свободно повисли по бокам.

— Ты когда-нибудь в Розанне ходил на стадион бокс смотреть? спросил он.

— Ходил, ну и что?

— Врешь ты, как сивый мерин, — бросил Мак. — Если б ходил, запомнил бы меня и не лез бы на рожон.

На лице мужчины проглянула неуверенность. Он смущенно покосился на своих спутников — один стоял у двери и глядел на мелькавшие поля и сады. Второй уголком шейного платка сосредоточенно ковырял в носу и внимательно осматривал свой «улов». Спорщик снова перевел взгляд на Мака.

— А я и не лезу, — сказал он. — Просто хотел немного бумаги для подстилки взять.

Мак расслабил ноги.

— Ну что ж, бери. Только и мне оставь.

Мужчина взял на этот раз едва ли больше пригоршни.

— Да что ты, возьми побольше!

— Ничего, нам ехать недолго. — Он устроился подле двери, обхватил руками колени, положил на них голову.

Кончились железнодорожные блок-посты, и поезд набрал скорость. Стук колес гулко отдавался в пустом вагоне. Джим встал, подошел к двери, открыл пошире — пусть утреннее солнце заглянет к ним — и сел, свесив ноги. Засмотрелся на бегущую землю, закружилась голова. Подняв голову, он увидел поле, желтеющее стерней. Воздух напоен терпким ароматом и запахом паровозного дыма, который сегодня казался даже приятным.

Через минуту рядом сел Мак.

— Смотри не вывались, — крикнул он. — Знавал я одного, засмотрелся под ноги, голова закружилась он и упал прямо лицом вниз.

Джим повел рукой — за рядами молодых эвкалиптов промелькнул красный амбар и белый фермерский дом.

— А там, куда мы едем, так же красиво?

— Еще красивее. На много миль окрест одини яблони, и все усыпаны, буквально усыпаны, яблоками. Прямо ветви ломятся, а в городе за каждое яблочко пятак плати)

— Я и сам не знаю. Мак, почему я раньше так редко за городом бывал. Удивительно: тянуло уехать, а не уезжал. Раз, еще в детстве, какая-то масонская организация устроила нам, ребятишкам, пикник, и на грузовиках человек пятьсот вывезли за город. Целый день гуляли. Там росли высокие деревья. А я, как взобрался на верхушку, так весь день и просидел. Думал: выпадет минутка свободная, буду сюда ездить. Да так и не съездил.

Мак прервал его.

— Поднимайся. Дверь нужно закрыть. К Уилсону приближаемся. Нечего зря дразнить станционную полицию.

Они потянули вдвоем, и дверь поддалась. В вагоне стало темно и душно, задрожали стены; все реже и реже стучат колеса на стыках рельсов — поезд замедлил ход, подъезжая к городку. Трое попутчиков поднялись на ноги.

— Нам вылезать, — бросил их старший и приоткрыл дверь. Его спутники проворно выскользнули из вагона, а сам он повернулся к Маку. Ты, приятель, надеюсь, не в обиде.

— Ну, о чем ты!

— Бывай здоров! — и, выпрыгнув из вагона, прокричал: — Чтоб тебе пусто было, сукин сын!

Мак лишь рассмеялся и прикрыл дверь.