Джим и Дан подошли к бараку.

— А вот и конура, — сказал Джим. — Тебе б не помешало старуху под боком иметь, чтоб хоть готовила.

— Схожу-ка я, пожалуй, в магазин, куплю банку фасоли. Вот дураки: платят по семнадцать центов за фунт. А сушеной фасоли за те же деньги можно целых четыре фунта купить. А сваришь — так, почитай, ее в два раза больше станет,

— А что ж ты сам тогда в банках фасоль покупаешь?

— Некогда мне возиться, готовить. Я прихожу усталый как собака и голодный.

— Так ведь и у остальных времени не больше. И женщины, и мужчины с утра до ночи работают. А бакалейщик еще и три цента сверху дерет, потому что, видите ли, продукты почти с доставкой на дом, не приходится измученным людям в город ходить.

Дан повернулся, нацелив жидкую бороденку на Джима.

— А тебе, малый, везде нужно нос сунуть, да? Ты как щенок с костью: мусолишьмусолишь, а зубки-то слабенькие, не ровен час сломаешь.

— Если побольше ребят за эту кость возьмутся разгрызем!

— Как знать! Я семьдесят один год прожил, и на людей, и на собак насмотрелся — все так и норовят кость друг у друга утащить, не видел я, чтоб две собаки одну кость грызли, зато горло друг дружке перегрызть за эту кость — сколько угодно.

— Что-то безнадегой от тебя несет, — заметил Джим.

Старик осклабился, снова выставились четыре огромных резца.

— Мне семьдесят один год, — примирительно сказал он. — Не обращай на меня внимания, грызи, давай, свою кость. Может, сейчас уж и люди, и собаки совсем переменились.

Они поравнялись с водопроводной колонкой, земля вокруг уже превратилась в месиво. Вдруг от очереди отделился человек и пошел им навстречу.

— Это мой приятель, Мак. Славный парень.

Но старик ответил нелюбезно:

— Не хочу я ни с кем больше разговаривать. Ничего не хочу, даже фасоль на ужин подогревать.

Подошел Мак.

— Привет, Джим. Как день прошел?

— Неплохо. Знакомься, это Дан. Он на севере лес валил во времена ИРМовцев.

— Рад познакомиться, — уважительно произнес Мак. Наслышан я о тех временах. Тогда забастовка всю работу парализовала.

Дан заговорил охотнее.

— Я-то сам в ихнем профсоюзе не состоял, — принялся объяснять он. — Я-то сам лес валил. А эти ИРМовцы — бестии продувные — все ж таки свое дело делали. Им лесопилку спалить — раз плюнуть.

Мак заговорил снова, все так же уважительно.

— Ну, раз они дело делали, чего ж от них еще и требовать?

— Им палец в рот не клади. И говорить-то с ними тошнехонько. Все им не так! Ладно, я в магазин за фасолью пошел, — и повернул направо.

Смеркалось. Джим взглянул на небо и увидел несущийся по нему клин.

— Мак, смотри, это что?

— Дикие утки. Что-то рано они в этом году улетают. Ты что, диких уток не видел?

— Нет, только читал о них, — признался Джим.

— Не возражаешь, если поужинаем хлебом с сардинами? Нам еще работать потом, так что готовить ужин некогда.

Джим, устало переставлявший ноги, подобрался, поднял голову.

— Что за работа. Мак?

— Дело вот в чем. Я днем работал рядом с Лондоном. Он — мужик мозговитый. Во многом успел уже сам разобраться. Говорит, парней можно расшевелить. У него по соседству, в самых больших садах — там сорок тысяч акров — приятель работает, он может своих людей сговорить.