— Осилю!

Снова пальцы Нилсона забегали по столу.

— И учти: те, кому ты будешь стараться помочь, тебя же будут ненавидеть.

— Хорошо, учту.

— Так все-таки, почему ты решил вступить в партию?

Серые глаза полузакрылись, Джим сосредоточенно думал.

— В тюрьме были ваши партийные, — помолчав, заговорил он. — Вся моя жизнь — сплошная нескладуха. А вот у них — нет! У них есть какая-то цель. И я тоже хочу цель в жизни. Сейчас я чувствую себя так, будто уже умер. Вот и подумал: может, еще оживу?

Нилсон кивнул.

— Ясно. Ты прав. Теперь мне все ясно. В школе долго учился?

— За год до окончания бросил, пошел работать.

— А говоришь складно, как образованный.

Джим улыбнулся.

— Я много читал. Отцу это было не по душе. Говорил, я от своих отказываюсь. А я все равно читал и читал. А однажды в парке познакомился с каким-то парнем, так он мне целый список составил, что прочитать: и «Республику» Платона, и «Утопию», и Беллами, и Геродота, и Гиббона, и Маколея, и Карлайла и Прескотта, и Спинозу, и Гегеля, и Канта, и Ницше, и Шопенгауэра. Даже «Капитал» настоятельно советовал. Про себя говорил, что свихнулся на книгах; ему хотелось только знания, веру он отвергал. И книги так подбирал, что они все в одну точку метили.

Гарри Нилсон заговорил не сразу.

— Пойми, почему мы так тщательно проверяем людей. Наказаний у нас только два: выговор да исключение. Я вижу, что тебе просто невмоготу без партии. Я дам тебе рекомендацию, по-моему, ты неплохой парень. Но собрание может проголосовать и против.

— Спасибо.

— А теперь скажи-ка, твою фамилию кто-нибудь из родственников носит? Ведь они могут пострадать, если ты не сменишь имя.

— Только дядя, Теодор Нолан, механик. Но фамилия у меня очень распространенная.

— Да, пожалуй. Деньги у тебя какие есть?

— Доллара три наберется. Было больше, да на похороны потратил.

— Так, ну, а жить ты где будешь?

— Не знаю. Я все концы обрезал, все с нуля начать хочу, чтоб ничто о прошлом не напоминало.

Нилсон бросил взгляд на койку.

— Сам я здесь и живу. Ем, сплю, работаю — все в этой комнате. День-другой можешь переночевать на полу.

Джим довольно улыбнулся.

— Мне это в самый раз. Тюремные нары не мягче, чем пол.

— Обедал сегодня?

— Нет, голова другим была занята.

— Ты, небось, подумаешь, я на твои денежки зарюсь? — сердито бросил Нилсон. — Так вот, скажу прямо: у меня ни гроша. А у тебя целых три доллара.

— Да успокойтесь, — усмехнулся Джим, — хватит на воблу, сыр да хлеб. И на завтрашнее жаркое еще хватит. Я отлично мясо умею готовить.

Гарри Нилсон разлил по кружкам остатки кофе.

— Ну, вот, похоже, Джим, ты приходишь в себя. И вид совсем другой. Хоть пока ты и не представляешь, в какое дело ввязался. А рассказывать без толку, начнешь работать — поймешь сам.

Джим спокойно посмотрел на него.

— А известно ли вам такое: работаешь-работаешь, вроде повышение заслужил, и тут — раз, тебя увольняют и берут новичка. Или: твердят тебе о преданности интересам фирмы, а преданность в том, чтоб шпионить за товарищами по работе. Чего уж там, мне терять нечего.

— Кроме ненависти, — спокойно подхватил Гарри. Ничего, сам диву будешь даваться, когда пройдет эта ненависть к людям.