Но нам нужно было провести слушание, предъявить обвинение, понимаешь? Придумать что-то необыкновенное.
— Да, — сказала Клэр.
— В общем, он признал себя виновным, и я присудил штраф: по пенни за этаж.
— Ясно.
— Пенни за этаж, Клэр. Я оштрафовал его на доллар десять центов. Сто десять этажей! Ты поняла? Окружной прокурор был в экстазе. Погоди, сама прочтешь. В завтрашнем выпуске «Нью-Йорк таймс».
Он отошел к бару в рубашке, расстегнутой до пупа. Дряблая грудь на виду. Плеснул в бокал янтарного цвета жидкости, глубоко вдохнул аромат, тяжело выдохнул.
— А еще я приговорил его к повторному выступлению.
— Еще один проход по канату? — переспросила Клэр.
— Да, да. У нас будут билеты в первый ряд. В Сентрал-парке. Для детишек. Погоди, ты еще увидишь этого чудака, Клэр. Нечто особенное.
— Он выступит снова?
— Да, да, на этот раз в безопасном месте.
Взгляд Клэр обежал комнату, словно она пыталась удержать все полотна перед глазами, мысленно сшить их вместе.
— Неплохо, а? По пенни за этаж!
Соломон громко хлопнул в ладоши, донельзя довольный собой. Клэр смотрела в пол, словно была способна видеть все внизу, до расплавленного металла в центре Земли, заглянуть в суть вещей.
— И угадай, как ему удалось перебросить свой канат? — веселился Соломон. Смеялся, прикрывая рот рукой.
— Ох, я даже не знаю, Сол.
— Попробуй угадать.
— Мне как-то все равно.
— Угадай.
— Он метнул его?
— Эта штуковина весит две сотни фунтов, Клэр. Он все рассказал мне. В суде. Завтра об этом напишут газеты. Давай же, угадывай!
— Краном или каким-то подъемником?
— Он проделал свой трюк без разрешения, Клэр. Незаметно, под покровом ночи.
— Я и вправду не знаю, Соломон. Мы сегодня встречались. Собрались тут вчетвером, и еще я, и…
— Лук и стрелы!
— …просто сидели и разговаривали, — закончила она.
— Этому молодчику надо было идти служить в «зеленые береты», — заявил он. — Я заставил его все подробно рассказать! Сначала его друг выстрелил тонкой рыболовной леской. Привязал к стреле и пустил из лука. По ветру. Верно рассчитал угол. Попал в край здания. А потом они тянули взад-вперед веревки потолще, пока те не смогли принять на себя вес. Потрясающе, правда?
— Да, — сказала Клэр.
С сухим стуком он поставил на стол свой широкий бокал, принюхался к рукаву рубашки.
— Я все-таки пойду в душ.
Подошел прямо ко мне, запахнув на ходу рубашку, но не застегивая ее. Дыхание, напоенное виски.
— Ну что ж, — сказал он. — Боже мой, мне так неловко. Признаться, я не расслышал вашего имени.
— Глория.
— Спокойной ночи, Глория.
Я сглотнула застрявший в горле комок. Он имел в виду «До свидания». Ума не приложу, какого ответа он ждал от меня, я просто пожала ему руку. Развернувшись, он вышел прямо в коридор.
— Рад был знакомству, — бросил, уходя.
Соломон мурлыкал какую-то песенку. Рано или поздно все они поворачиваются спиной. Все уходят. С евангельских времен. Я была там. Я видела. Все так и делают.
Клэр улыбнулась и поджала плечи. Я понимала, как ей хочется, чтобы муж был лучше, чем он есть, что Клэр вышла за него по какой-то весомой причине и хотела бы, чтоб эту причину видели все, но ее не оказалось на виду, а он взял да распрощался со мной, не взглянув дважды, и ей было неудобно, что так получилось, ей хотелось исправить эту ошибку. |