— Ну и какой же трюк вы придумали на этот раз, Эмори?

— Боюсь, что я не понимаю вас, Дэйв.

— А я боюсь, что вы прекрасно все понимаете! Охранники студии внизу сказали мне, что Ноерс и Беккет пришли сюда с пропусками спонсоров! Как, черт побери, это произошло? И кто все эти актеры? Они вообще не работают на канале! Почему вы не дали мне заранее просмотреть сценарий этой пьесы? — Говоря, он хмурился все сильнее и под конец потребовал: — Что это вообще за пьеса, черт побери?

— Это девяностоминутная девиационистская пьеса, — спокойно ответил Эмори. — Думаю, это будет забавно.

Кавана сделал шаг назад. Мгновение он молчал, словно прикусил себе язык, затем сказал:

— Девиационистская пьеса? Джон, не шутите так со мной.

— Я сказал вам чистую правду, — ответил Эмори.

Внезапно Кавана пришел в себя. Он развернулся и побежал к двери, крича:

— Вы все арестованы! Это измена! Эта пьеса не может пойти в эфир!

С этими криками он добрался до двери.

— Держите его, парни, — тихим, но властным голосом сказал Эмори.

Появились два актера и схватили Кавану. Эмори подошел к ним и увидел белое от ярости лицо руководителя сценарного отдела.

Кавана вырвался на свободу, и Эмори схватил его. Он был почти на голову выше Каваны и вдвое тяжелее.

— Руки прочь! — рявкнул Кавана. — Вы все арестованы. Как только я выйду отсюда...

— Вы не выйдете отсюда, — сказал Эмори и кулаком ударил Кавану в скулу.

Кавана отпрянул, словно ужаленный, лицо его было мертвенно-бледным от ярости, и внезапно он выбросил руку, целясь Эмори в грудь. Эмори заблокировал его удар быстрым движением левой руки, а правой ударил Кавану снизу в подбородок. Кавана пошатнулся, Эмори ударил его в живот, и руководитель сценаристов потерял сознание.

— Свяжите его и отнесите в кладовую, — велел Эмори. — Держите двери студии запертыми. — Он взглянул на часы. — Все по местам. Начинаем двухминутный отчет.

Он занял место в дальнем конце студии, а пораженные операторы с белыми лицами готовили свою аппаратуру. «Нет больше барьеров» была готова начаться.

Пьеса открылась кратким приветствием и прологом, состоящим из быстрого исторического пересказа мировых событий. Актер, отобранный за сильный, энергичный голос, рассказал о разделении между полушариями после Второй мировой войны, и по мере того как шли годы, стали появляться все новые барьеры, пока, фактически, война стала невозможна, но уровень идеологии вознесся на небывалую высоту.

Он продолжал рассказывать как волна изоляционизма распространилась по стране во время прошлого поколения, как, подобно черепахе, Америка прервала все контакты со странами по другую сторону моря.

До сих пор это был только рассказ. Затем ведущий сказал:

— Эти барьеры существовали слишком долго. Мы верим, настало время для того, чтобы их убрать, чтобы мир снова объединился в гармонии, со свободной торговлей и контактами между странами.

На сцену вышли четыре скудно одетые девушки как представители других стран, предназначенные для того, чтобы смягчить острый укол девиационистского выпада. И началась пьеса. Тут же зазвонил телефон студии.

— Я возьму трубку, — сказал Эмори, направившись в звуконепроницаемую кабинку. Там он взял трубку.

На экране появилось лицо Грабена. На этот раз руководитель редакции утратил свое вечное глянцевое спокойствие.

— Джон, что, черт побери, там происходит? Почему заперта дверь в студию?

— Просто так проще, — пожал плечами Эмори. — А почему бы и нет?

— Вы не можете выпустить в эфир эту уклонистскую грязь, — сказал Грабен. — Где Кавана?

— Он здесь, в студии.