Разумеется, покатились бы головы, если использовать любимую фразу Каваны.

И тут Эмори вспомнил другую фразу из тайком прочитанного меморандума:

...необходимым ради мира во всей Галактике зачистить Землю от ее населения...

Рэй подходит слева, говорила в это время какая-то часть его сознания, наблюдая за репетицией, а Пит справа, и они пытаются одновременно пройти в дверь. Понятно?

Зачистить Землю? А почему бы и нет? Зачем бороться, чтобы спасти Землю от пришельцев, зачем бороться, чтобы спасти жизни Грабена, Каваны, спасти Настоящих людей и их Настоящие проблемы в Современном Мире, а также тех семерых или восьмерых «Налетчиков Ривердейла», которые разгромили квартиру Теда Беккета?

Покачав головой, Эмори заставил себя обратить внимание на сцену. Сознательным усилием он загнал резко поднимающийся пессимизм вглубь сознания и сосредоточился на проблемах пьесы.

Финал «Безумия и Фортуны» прошел совсем уж вяло, и Эмори постоянно прерывал актеров, хватаясь за свой кнут. В одиннадцать пятнадцать вечера он наконец был удовлетворен и заявил, что репетиция окончена.

— Будьте здесь завтра в восемь вечера, — велел он.— И если вы не выучите свои реплики, то потрудитесь не показывать это.

Он отвернулся и сошел со своего подиума, мельком услышав комментарии Грабена насчет пьесы и слова Каваны о прекрасной работе, которую провел его отдел, очистив пьесу от ошибок Виглана.

Пессимистическое настроение Эмори как рукой сняло. Возможно, древний совет Аристотеля был все еще в силе: пьеса, какой бы слабой она ни была, все равно каким-то образом очистила его от жалости к себе и страха. И теперь у него был ответ на мрачный вопрос, который он задал себе полчаса назад.

Возможно, Человечество действительно нужно зачистить с лица Земли. Но, подумал он, эту чистку должен проделать сам человек, а не трезвомыслящие существа с других звезд.

Он пришел на встречу с Каргом. Ровно в час двадцать следующего дня он стоял у зеркально яркого сфинктера двери, на котором висела табличка: «Карг и Ко. Только по записи».

Ну ладно, можно считать, что он был записан. Эмори осторожно прикоснулся к поверхности сфинктера.

— Секундочку, мистер Эмори, — раздался голос из скрытого динамика.

Сфинктер открылся.

Эмори прошел по коридору до внутреннего сфинктера, который уже был открыт. Карг сам встретил его и провел через зал в комнату, где Эмори проснулся в среду. Вокруг было странно тихо.

— Здесь что, никого больше нет? — спросил Эмори. — Я имею в виду, вы же не единственный представитель своего рода на Земле, не так ли?

— Конечно, нет. Есть и другие. Другие есть здесь, в Манхэттене, несколько в Европе. Мы знаем, что на вашей планете между континентами почти нет связи, и выражаем надежду, что мы все же соберем максимально полную коллекцию.

Разумеется, подумал Эмори. Он заметил, что стол был свободен на этот раз от бумаг, а листок, который он задвинул ногой, уже подобрали.

Карг жестом указал на бирюзовое глубокое кресло из пены, стоявшее перед столом, и Эмори расположился в нем. При этом Эмори подумал, было ли это прелюдией к ловушке или сотрудничеству. Карг выглядел спокойным, темно-синие черты его лица были неподвижны, а твердые, яркие глаза смотрели в потолок. Казалось, он не спешил начинать беседу.

Карг сам сел позади стола, вытащил откуда-то табличку и стилус и сказал:

— Вы эксперт по драмам, мистер Эмори.