— И во сколько ты просыпаешься? К этому времени я вернусь. Встаю я рано. — Джек молчал, и она добавила: — У меня с собой нет ни ночной рубашки, ни зубной щетки. И, боюсь, я не сомкну глаз.

— Ясно, — кивнул Джек. — Насчет зубной щетки… у нас есть несколько новых, не пользованных, только не спрашивай, зачем нам столько. Бетси всегда покупала про запас, и я могу дать тебе футболку, если ты не возражаешь.

Оба молчали, и до Оливии наконец дошло: он хочет, чтобы она осталась здесь на всю ночь. И что ей делать? Вернуться в крысиную нору, где она ныне обретается? Именно. У порога она обернулась:

— Джек, послушай меня.

— Слушаю. — С кресла он не встал.

Оливия смотрела на дурацкую лампу с рюшами:

— Я больше не хочу столкнуться с тобой в продуктовом в тот момент, когда ты болтаешь с Бертой Бэбкок…

— Значит, ее зовут Берта Бэбкок. А я никак не мог вспомнить ее имя. — Джек выпрямился и хлопнул в ладоши. — Она только и говорит, что о погоде, Оливия. О погоде. Послушай, я всего лишь хотел бы, чтобы ты осталась здесь на ночь. Обещаю, ты будешь спать одна в отдельной комнате, как и я.

Она приблизилась к нему — да неужели? — но лишь затем, чтобы сказать:

— Увидимся утром, если хочешь.

Она распахнула дверь, и Джек наконец встал, подошел к порогу и помахал ей:

— Тогда до свидания.

— Спокойной ночи, Джек. — Она тоже махнула ему, задрав руку над головой.

Вечерний воздух обдал ее запахами травы, и к машине она шагала под пение лягушек. Взявшись за ручку дверцы, она подумала: «Оливия, какая же ты дура». Она представила себя дома валяющейся на кушетке в «комнате без лежачих полицейских», представила, как слушает радио до рассвета, приложив к уху транзисторный приемничек, и так каждую ночь после смерти Генри.

Оливия развернулась и пошла обратно. Нажала на кнопку звонка. Джек открыл дверь почти мгновенно.

— Уговорил, — сказала она.

* * *

Зубы она почистила новенькой щеткой, которую его несчастная покойная жена зачем-то купила (в доме Оливии никогда не водилось запасных зубных щеток), потом вошла в гостевую комнату с двуспальной кроватью, закрыла за собой дверь и надела широченную футболку, которую ей дал Джек. Футболка пахла свежевыстиранным бельем и чем-то еще — корицей? Она не пахла ее мужем Генри. «Большей глупости я в жизни не совершала, — подумала Оливия. И сразу передумала: — Нет, еще глупее было отправиться на тот занудный праздник к Марлин». Она аккуратно повесила свою одежду на стуле у кровати. Чувствовала она себя в общем неплохо. Оливия приоткрыла дверь до узкой щелочки и увидела, что Джек улегся на односпальной кровати в гостевой напротив.

— Джек, — позвала она.

— Да, Оливия? — откликнулся он.

— Это самая большая глупость в моей жизни. — Она не понимала, зачем это говорит.

— Самой большой глупостью было пойти на праздник в честь будущего ребенка, — крикнул он, и Оливия на миг остолбенела. — Единственное, что тебя извиняет, — роды, которые ты приняла, — уточнил Джек.

Она оставила дверь приоткрытой, забралась в постель и легла на бок, спиной к двери.

— Спокойной ночи, Джек, — почти проорала она.

— Спокойной ночи, Оливия.

* * *

Эта ночь!

Оливию будто качало на волнах вверх-вниз, подбрасывало высоко-высоко, а потом снизу надвигалась тьма, и Оливия в ужасе боролась с волной.