О ней ты слышала, но, Эмма, есть еще многие-многие другие. Представь себе, что та же Роулинг вдруг обзавелась бы альтер эго, чтобы давать интервью, выступать по радио, вообще хоть как-то проявляться публично. Никто бы ничего не узнал. И она благополучно публиковала бы все, что заблагорассудится.
— И ты хочешь, чтобы я все это делала? Давала интервью, выступала по радио? Стала лицом Б. И. Эверетт?
— Нет, конечно, незачем изображать из себя постороннюю дамочку. — Пришла ее очередь потянуться через стол к моей руке. Она не сводила с меня глаз. — Ты, конечно же, будешь Эммой Ферн: Эммой Ферн, автором моей новой книги.
Я совсем растерялась. Мне по-прежнему было непонятно, что даст размещение моего имени на обложке. Ведь никакого литературного авторитета у меня нет.
— Это Эмма Ферн написала книгу, которую я только что закончила, — медленно проговорила Беатрис.
— Эмма Ферн написала книгу, которую ты только что закончила, — повторила я.
— Именно! — она хлопнула в ладоши.
Тут до меня окончательно дошло.
— Забудь. Ты должна понимать, что это не мое. Как, скажи на милость, я справлюсь с таким делом? Я? Да ты прикалываешься.
Она сжала мне руку, по-прежнему глядя прямо в глаза.
— Представь, что ты опубликовала собственный роман. Ну какая тебе разница? Ведь ты издала бы свой роман, так?
— Разница огромная, Беатрис! О своем романе я смогла бы рассказать. Я знала бы его изнутри, вдоль и поперек, потому что сама его написала, — и в этом вся разница!
— Никаких проблем. Уж конечно, я тебя подготовлю. Расскажу о каждом предложении, каждой идее, каждом нюансе.
— И я буду выступать по радио? На телевидении?
— Ну, я надеюсь на это. Надеюсь, что книга вызовет достаточный интерес, хотя обещать не могу. Может, дело ограничится всего парочкой интервью для газет. Но в том-то и смысл, понимаешь? Если ты окажешься в кресле писателя, то сможешь говорить о романе от своего имени. Ты ведь свободна, у тебя нет сложившейся репутации, ты, так сказать, явилась без багажа.
— Беатрис, это безумие. — Я откинулась на спинку стула и отодвинула тарелку. — Давай просто дискуссии ради предположим, что я согласилась вписаться в этот безумный и очень сомнительный прожект. Учти, кстати: я не желаю вписываться и вряд ли передумаю. Но давай предположим. Что тогда будет?
— Ну, дашь одно или два интервью, а доходы поделим пополам. Можешь особо не возбуждаться, прибыли выйдет негусто. Чтобы книга стала успешной, нужно запустить чертовски серьезную машину, мы этим заниматься не будем. Смотри на дело так: я даю тебе возможность освоиться в ремесле. К тому времени, как твой собственный роман приблизится к публикации, у тебя уже будут и издатель, и агент, и ты научишься обращаться с рекламными механизмами.
— Какой роман, Беатрис, какая публикация?!
— Да ладно тебе, Эмма! Ты человек, которому я доверяю больше всех на свете, не считая Джорджа. Кстати, ясное дело, Джордж не знает о книге. Я никому не показывала рукопись и ни с кем ее не обсуждала. Ты единственное существо в мире, которому о ней известно.
Надо признать, мне невероятно польстила такая честь.
— Твоя тайна умрет со мной, — пообещала я. — На самом деле я умею хранить секреты. Так что тебе не о чем беспокоиться, клянусь.
— Так ты мне поможешь?
— Конечно, нет! Я категорически отказываюсь. По-моему, это бред, Беатрис, и ты совершенно неправильно оцениваешь прием, который ждет твою книгу. По-моему, ты сама должна ее опубликовать.
— Дорогая моя, ты не понимаешь, как устроен издательский мир, — сухо сказала Беатрис. |