Возможно, поэтому я многого не могу припомнить. Мы не были добровольцами: нас призвали. Выковыряли из наших раковин.
— Жаль, что у Джинни нет братика, — говорит Фелиция. — Ей нужна компания. Хотя ей нравится Долли. Они всегда смеются — хохочут и хохочут на кухне. Никогда бы не подумала, что они подружатся.
Я трясу головой. Если кого-нибудь интересует мое мнение, то Долли Квик — просто гадюка. Фредерик однажды рассказал мне, что древние греки держали ручных змей. Может быть, Долли Квик — ручная змея Фелиции?
— Почему ты улыбаешься?
— Фредерик однажды кое-что мне сказал.
Фелиция смотрит на Джинни.
— Она клюет носом.
— Можем уложить ее в кровать.
— Она не тяжелая. И что он сказал?
— Про древних греков.
— Только не это.
— В чем дело?
— Девочки не могут изучать греческий. У них на это не хватает мозгов, а тем девочкам, которые пытаются походить на мальчиков, удается только потерять женственность. — Ее глаза раздраженно вспыхивают. Я слышу голос мистер Денниса, звучный и самодовольный. Фелиция хорошо передразнивает.
— «Воспой, о богиня, — говорю я, — гнев Ахилла, Пелеева сына, навлекший на ахеян бесчисленные бедствия. Многие храбрые души отправил он в Аид, и многих героев отдал на поживу псам и стервятникам».
— Что это, Дэн?
— Гомер, начало «Илиады».
— Ты же не знаешь греческого, Дэн?
— Это перевод Сэмюела Батлера, из библиотеки твоего отца. Тебе понравится, Фелиция: Сэмюел Батлер считал, что «Одиссею» сочинила женщина.
— Правда?
«Многие храбрые души отправил он в Аид…» Я уже много лет не задумывался над этими строками. Они всегда пробирали меня насквозь, а вот теперь — навряд ли. Отправились в Аид — как будто гнались за лондонским омнибусом.
— Твой отец думал, что математика тоже не для девочек?
— Никогда не спрашивала. Помнишь тьютора, которого наняли Фредерику на летние каникулы?
— Да.
Я никогда не видел стервятников, разве что на картинках в «Нэшнл Джиогрэфик» у Деннисов. А вживую — только ворон и сарычей, которые лениво парили по небу и клонились с крыла на крыло, глядя вниз, на землю. И крыс.
— Ну и что там про тьютора?
— Я однажды видела, как он плакал в комнате для занятий, положив голову на стол. Просто плакал без умолку.
— Что ты сделала?
— Тихонько отошла. Думаю, он меня не услышал. Я испугалась.
— Рассказала кому-нибудь?
— Только Фредерику. Он засмеялся, а потом сказал, что это, наверное, из-за того случая, который произошел в комнате для занятий.
— Из-за какого?
Фелиция смущается и опускает глаза.
— Тьютор положил руку ему на…
Я живо представляю себе это.
— И что сделал Фредерик?
— Ничего. Сказал, что в школе такое случалось постоянно.
— Наверное, тьютор боялся, что он расскажет отцу.
— Не знаю.
Фредерик наверняка позабыл об этом на следующий день. «В школе такое случалось постоянно».
— Тьютор должен был заниматься с Фредериком греческим, — говорит Фелиция. — Но после того случая мы гуляли, сколько хотели.
Я напряженно вглядывался в страницы учебника Фредерика по греческому, но вскоре бросил это дело. В греческом мне разобраться было не под силу. Зато я прочитал «Илиаду» по-английски, а потом и «Одиссею». |