— Это никоим образом не сможет возместить ваши потери, но в качестве символа нашей благодарности, мы бы хотели, чтобы каждая из семей трибутов Дистрикта-11 каждый год получала наш месячный выигрыш до конца наших жизней.

Толпа не может не реагировать вздохами и шепотом. Ничего подобного не было раньше. Я даже не знаю, является ли это законным. Вероятно, он тоже не знает, раз не спросил, позволено ли это. Что касается самих семей, они просто уставились на нас, повергнутые в шок. Их жизни изменились навсегда, когда Цэп и Рута погибли, но этот подарок изменит их вновь. Месячный выигрыш трибута может легко прокормить семью в течение года. Пока мы живы, голодать они не будут.

Я смотрю на Пита, а он посылает мне грустную улыбку. Я слышу голос Хеймитча: «Ты могла сделать все еще хуже». В этот момент я не могу вообразить, как я могла сделать лучше. Подарок… это прекрасно. Так что, когда я поднимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать его, это вовсе не кажется принуждением.

Мэр выходит вперед и дарит каждому из нас мемориальную доску, которая так огромна, что мне приходится положить свой букет, чтобы удержать ее. Церемония подходи к концу, когда я замечаю одну из сестер Руты, уставившуюся на меня. Ей около девяти, и она почти точная копия Руты, вплоть до того, как она стоит, слегка раздвинув руки. Несмотря на хорошие новости о выигрыше, она не радуется. На самом деле ее взгляд укоризнен. Это потому, что я не спасла Руту?

Нет, это потому, что я все еще не поблагодарила ее,  думаю я.

Я чувствую волну позора, захлестывающую меня. Девочка права. Как я могу стоять здесь, ничего не делая и не говоря, оставляя все слова Питу? Если бы она победила, Рута, то никогда бы не позволила моей смерти пройти незамеченной. Я помню, как на арене я покрывала ее цветами, чтобы убедиться, что ее потеря не станет незначительной. Но тот жест не будет значить ничего, если я не продолжу сейчас.

— Подождите! — Я делаю неуверенный шаг вперед, прижимая к груди мемориальную доску. Предоставленное мне время уже закончилось, но я должна кое-что сказать. Должна так много… И даже если бы я пообещала весь свой выигрыш этим семьям сегодня, это не извинило бы мое молчание. — Подождите, пожалуйста.

Я не знаю с чего начать, но как только у меня это получается, слова льются из моих губ так, словно они неосознанно формировались в моей голове в течение долгого времени.

— Я бы хотела поблагодарить трибутов из Дистрикта-11, — произношу я. Я смотрю на пару женщин, сидящих со стороны Цепа. — Я разговаривала с Цепом всего один раз, но этого раза хватило, чтобы он спас мне жизнь. Я не знала его, но я всегда уважала его. За силу. За отказ участвовать в Играх на чьих-то условиях, кроме своих. Профи хотели, чтобы он был в их команде с самого начала, но он отказался. Я уважала его за это.

Впервые сутулая старушка (бабушка Цепа?) поднимает голову и на ее губах играет некоторое подобие улыбки.

Толпа теперь стоит тихо, настолько тихо, что мне интересно, как это возможно. Они должны все задерживать дыхание.

Я поворачиваюсь к семье Руты.

— Но я чувствую, что действительно знала Руту, и она всегда будет со мной. Все красивое напоминает мне о ней. Я вижу ее в желтых цветах на лугу рядом со своим домом. Я вижу ее в сойках-пересмешницах, которые поют на деревьях. Но больше всего я вижу ее в своей сестре Прим. — Мой голос подводит меня, но я почти закончила. — Спасибо вам за ваших детей. — Я поднимаю подбородок, чтобы обратиться к толпе. — И спасибо вам за хлеб.

Я стою там, чувствуя себя разбитой и маленькой, ощущая тысячи глаз, направленных на меня. Долгая пауза. А потом где-то в толпе кто-то насвистывает мелодию Руты, предназначенную для соек-пересмешниц. Ту, которая означала конец рабочего дня в садах. Ту, которая означала безопасность на арене.