Ханну вдруг одолел приступ икоты. Такое с ней всегда бывало перед истерикой, и Мона это знала. Губы Моны дрогнули, и у Ханны екнуло сердце. Может, все обойдется?

Но тут в голове у Моны произошла перезагрузка, и из нее опять полезла крутизна. На лицо вернулось выражение надменной самоуверенности. Она выпрямила спину и холодно улыбнулась. Ханна точно знала, что сейчас переживает Мона – когда-то они вместе поклялись никогда ни за что не плакать на людях. И даже придумали правило для таких случаев: как только возникает желание разреветься, надо крепко сжать ягодицы, напомнить себе, что они самые красивые, и улыбнуться. Еще пару дней назад Ханна и сама бы так сделала, но теперь не видела в этом смысла.

– Я скучаю по тебе, Мона, – призналась она. – И хочу, чтобы все стало, как прежде.

– Может быть. – Мона чопорно поджала губы. – Посмотрим.

Ханна попыталась выдавить из себя улыбку. Может быть? Что она хотела этим сказать?

В новостях опять крутили просочившийся в сеть видеоролик, в котором мелькали знакомые лица из их дружной пятерки. Ханна прислонилась к косяку двери между гостиной и кухней и смотрела, как Спенсер вешается на парня своей сестры, Йена, а Эли скучает в углу дивана. Когда ролик закончился, на экране появилась Джессика ДиЛаурентис, мама Элисон.

– Тяжело смотреть это видео, – сказала миссис ДиЛаурентис. – Нам снова пришлось пережить боль и страдания. Но мы хотим поблагодарить каждого жителя Роузвуда – вы все замечательные. За то время, что мы пробыли здесь, пока шло расследование, я и мой муж поняли, как дорог нам этот город.

Камера скользнула по лицам людей за спиной у миссис ДиЛаурентис. Среди них промелькнул и офицер Вилден, бравый военный в полицейской форме.

– Смотри, вон ты! – закричала мать Ханны, сжимая плечо Вилдена. – Отлично смотришься в кадре.

Ханну чуть не вырвало. Ее мама так не бесновалась от радости, даже когда в прошлом году Ханну назвали Королевой Снежинок, и во время Парада Лицедеев в Филадельфии она даже ехала на колеснице.

Вилден резко обернулся, почувствовав присутствие Ханны.

– О. Привет, Ханна. – Он чуть отодвинулся от миссис Марин, как будто Ханна застукала его за чем-то непристойным.

Буркнув «здрасьте», Ханна отвернулась и открыла дверцу кухонного шкафа, доставая коробку крекеров с арахисовым маслом «Ритц битс».

– Хан, тебе посылка! – крикнула мама, приглушая звук телевизора.

– Посылка? – переспросила Ханна с набитым ртом.

– Ага. Лежала на пороге, когда мы приехали. Я отнесла в твою комнату.

Ханна, прижимая к груди упаковку крекеров, пошла к себе наверх. Действительно большая коробка стояла, прислоненная к ее бюро, рядом с кроваткой от «Гуччи» для миниатюрного пинчера Крохи. Пес потянулся, вылезая из своей колыбельки, виляя крошечным хвостиком. У Ханны дрожали пальцы, пока она кромсала упаковочную ленту маникюрными ножницами. Когда она сняла крышку, в воздух вспорхнули нежные листы папиросной бумаги. И под ними на дне коробки лежало… платье-комбинация от «Зак Позен» цвета шампанского.

Ханна ахнула. Платье фрейлины для бала у Моны. Все подогнано, отглажено, можно надевать. Она пошарила на дне коробки в поисках записки с объяснением, но ничего не нашла. Ну да бог с ней, с запиской. Это могло означать только одно – Ханна прощена.

Ее губы медленно растянулись в широкую улыбку.