— Мать Акселя была католичкой, а отец участвовал в антикатолическом движении «Los von Rom», лютеранском по своему характеру, — говорит Пим. — Его мать лишилась права исповедоваться, потому что она вышла замуж за протестанта.

— И социалиста, — негромко напоминает Пиму Бразерхуд, продолжая писать.

В гимназии все товарищи Акселя мечтали поступить в авиацию, чтобы бомбить англичан, но Акселя из мобилизационной комиссии уговорили пойти добровольцем в пехоту Он был послан в Россию, взят там в плен, бежал, и, когда союзники высадились во Франции, его отправили в Нормандию, где он получил ранение в позвоночник и бедро.

— Он тебе рассказывал, каким образом он бежал из русского плена? — вмешивается Бразерхуд.

— Говорил, что шел пешком.

— Так же как и пришел в Швейцарию, — говорит Бразерхуд с жестокой улыбкой, и Пим за всем этим вдруг начинает различать контур, о котором он не думал, прежде чем Бразерхуд не навел его на эту мысль.

— Сколько он там пробыл?

— Не знаю. Во всяком случае, достаточно долго, чтобы выучить русский. У него в комнате есть книги, напечатанные кириллицей.

Очутившись опять в Германии, он долго болел в результате ранения, но, как только встал на ноги, его опять послали сражаться против американцев. Его опять ранило. Его отправили в Карлсбад, где мать его слегла с желтухой, тогда он, погрузив ее вместе с пожитками в повозку, потащил эту повозку в Дрезден, изумительно красивый город, который союзники незадолго перед тем сравняли с землей. Он привез мать в район, где селились иммигранты из Силезии, но вскоре она умерла, и он остался один. Голова Пима к этому времени шла кругом. Флажки на стене за спиной у Бразерхуда шатались и расплывались. Это не я. Нет, это я. Я выполняю свой долг патриота. Аксель, помоги мне.

— Итак, все ясно. Наступил мир. Сорок пятый. Что он делает?

— Убегает из советской зоны.

— Почему?

— Он боится, что русские обнаружат его и опять засадят в тюрьму. Ему не нравятся русские, не нравится тюрьма и не нравятся порядки, которые коммунисты установили в Восточной Германии.

— Хорошо рассказываешь. Как же он поступает в таком случае?

— Он сжигает свои документы и покупает новые.

— Где он достает их?

— У солдата, с которым познакомился в Карлсбаде. Тот был из Мюнхена и немножко похож на него. Аксель сказал, что в 1945 году никто в Германии по-настоящему не был похож по свои фотографии.

— Почему же этому услужливому солдату не были нужны его собственные документы?

— Он хотел остаться на Востоке.

— Почему?

— Этого Аксель не знал.

— Что-то не слишком правдоподобно, а?

— Пожалуй.

— Ладно, поехали дальше.

— Он сел на поезд, везший репатриантов в Мюнхен, и все было прекрасно до тех пор, пока поезд не прибыл к месту назначения, потому что американцы взяли его прямо в поезде, отправили в тюрьму и там избили.

— Почему же они так поступили с ним?

— Из-за его документов. Он купил документы человека, находившегося в розыске. Он сам подготовил себе ловушку.

— Если только документы эти не были его собственными, а не купленными неизвестно у кого, — делает предположение Бразерхуд и снова записывает что-то. — Прости, старина. Не хотел бы лишать тебя иллюзий, но боюсь, что в жизни это неизбежно. Сколько же он там побыл?

— Не знаю. Он опять заболел, и они поместили его в больницу, откуда он сбежал.

— Здоров же он отовсюду бегать! Ты говоришь, сюда он пришел пешком.