Но ты должен придумать историю для Мембэри, чтобы объяснить, как ты получил информацию.
— Да, Сабина, я могу ради тебя и твоего любимого брата придумать миллион историй. Дай мне мое перо, Сабина. Куда ты положила мои вещи? А теперь вырви мне листок бумаги из своей записной книжки, и я придумаю историю про странного человека, который позвонил мне в «Белую лошадь» и сделал это необычайно привлекательное предложение.
Пим расстегнул свое лоденовое пальто. «Вытаскивай оружие всегда поперек туловища, — советовал ему инструктор по оружию в унылой маленькой учебной части в Суссексе, где его обучали сражаться с коммунизмом. — Так ты будешь лучше защищен, если тот, другой, выстрелит первым». Пим не был уверен, что это хороший совет Он подошел к двери в конюшню — она оказалась запертой. Он обошел вокруг, пытаясь найти какую-нибудь щель, чтобы заглянуть внутрь. «Его информация будет ценной для тебя, — сказала ему Сабина. — Она сделает тебя знаменитым в Вене и Мембэри тоже. В Дивразведке очень редко бывают хорошие разведданные из Чехословакии. Они приходят главным образом от американцев и потому — подпорченные».
Солнце село, и стало быстро темнеть. Пим услышал лай лисицы, донесшийся с другого берега озера. Позади конюшни стояли рядами клетки для кур. «Куры на ничейной земле, — мелькнула у него игривая мысль. — Яйца, не принадлежащие ни одному государству». Куры при виде Пима вытянули в его сторону шеи и распушили перья. Пим вернулся ко входу в конюшню.
— Кауфманн!
— Сэр?
Их разделяла сотня метров, но голоса в вечерней тишине звучали совсем близко, словно шепот влюбленных.
— Ты не кашлянул?
— Нет, сэр.
— Смотри, не кашляй.
— Я, наверно, всхлипнул, сэр.
— Смотри в оба, но, что бы ты ни увидел, не подходи, пока я не прикажу.
— Разрешите, если можно, стать дезертиром, сэр. Уж лучше я буду изменником, честно. Я же сидячая мишень, а не человеческое существо.
— Подсчитывай что-нибудь в уме или займись чем-нибудь в этом роде.
— Не могу. Я пытался. Ничего не выходит.
Пим приподнял щеколду, вошел в конюшню, и в нос ему ударил запах лошадей и сигаретного дыма. «Прямо как в Сент-Морице», — подумал он, стараясь отвлечься от дурного предчувствия. Конюшня походила на пещеру и была красивая, с приподнятым, как на носу корабля, в одном конце полом. В этом конце стоял стол, а на столе, к удивлению Пима, — зажженная керосиновая лампа. При ее свете Пим с восхищением оглядел древние балки и крышу. «Жди внутри, и он придет, — сказала Сабина. — Он захочет увидеть, как ты туда войдешь первым. Друг моего брата — очень осторожный. У него, как у многих чехов, обостренное чутье». Два деревянных стула с высокими спинками стояли у стола, на котором, словно в приемной дантиста, лежали журналы. Должно быть, фермер ведет тут свою канцелярию. В другом конце конюшни Пим заметил примитивную лестницу, уходившую на чердак. «В конце недели я привезу тебя сюда. Я привезу вина, и хлеба с сыром, и одеяла, чтобы сено не кололось, и ты наденешь свою пышную юбку без ничего под ней». Он взобрался до середины лестницы и заглянул на чердак. Крепкий пол, сухое сено, ни следа крыс. Роскошное место для селянки в стиле рококо. Пим спустился с лестницы и направился к помосту, где горел свет, с намерением присесть на один из стульев. «Будь терпеливым; если надо, жди всю ночь, — сказала ему Сабина. — Сейчас очень опасно переходить границу. Конец лета близко, и люди стараются перебраться до того, как перевалы станут непроходимыми. Поэтому там много пограничников и шпиков». Между двумя водоотводами для лошадей пролегала каменная дорожка. |