— Хорошо выглядишь, сэр Магнус! — высокопарно объявил Аксель, не выпуская Пима из объятий. — Ты стал, честное слово, отличным малым. Остается только купить тебе белую лошадь и дать Индию.

— Но ты-то кем стал? — не менее взволнованно воскликнул Пим. — Где ты теперь? И что ты тут делаешь? Я должен тебя арестовать?

— Может, это я арестую тебя, Пим. А может, уже и арестовал, ты ведь поднял руки, помнишь? Послушай. Мы тут с тобой на ничейной земле. Так что мы можем арестовать друг друга.

— Ты арестован, — сказал Пим.

— И ты тоже, — сказал Аксель. — А как поживает Сабина?

— Отлично, — усмехнувшись, произнес Пим.

— Она ничего не знает, понятно? Только то, что сказал ей брат. Ты побережешь ее?

— Обещаю, поберегу, — сказал Пим.

Тут наступила легкая пауза — Аксель деланным жестом зажал себе уши руками.

— Не обещайте, сэр Магнус. Не обещайте — и все.

Пим заметил, что для человека, пересекшего границу, Аксель слишком уж хорошо выглядел. На его ботинках не было и следа грязи, одежда была отутюжена, и вид у него был вполне официальный. Выпустив Пима из объятий, он схватил портфель, с грохотом поставил его на стол и достал оттуда два стакана и бутылку водки. Затем корнишоны, колбасу, буханку черного хлеба, за которым он не раз посылал Пима в Берне. Они торжественно выпили за здоровье друг друга, как учил Пима Аксель. Затем снова наполнили стаканы и выпили уже за каждого в отдельности. И по моим воспоминаниям, к моменту расставания они прикончили бутылку, ибо я помню, как Аксель швырнул ее в озеро, к возмущению тысячи куропаток. Но выпей Пим даже ящик водки, это на него не повлияло бы — в таком он находился возбуждении. Даже когда они начали говорить, Пим то и дело потихоньку бросал взгляд в углы, дабы убедиться, что ничего не изменилось за то время, пока он туда не смотрел, — такой сверхъестественно похожей вдруг показалась ему эта конюшня на бернский чердак, вплоть до легкого ветерка, посвистывавшего в слуховых окошках. А когда он снова услышал вдали лай лисицы, у него возникло убеждение, что это залаял Бастль на деревянной лестнице, когда все ушли. Только, как я говорил, эта сентиментальная пора осталась уже позади. Магнус прикончил ее — начиналась зрелая пора их дружбы.

Старые друзья, неожиданно встретившись, оставляют напоследок — так уж заведено, Том, — разговор о том, что привело к их встрече. Они предпочитают начать с рассказа о прошедших годах, что делает как бы более естественным разговор о том, ради чего они сейчас встретились. Так поступили и Пим с Акселем, но, как ты без труда поймешь, зная теперь психологию Пима, что именно он, а не Аксель вел беседу — хотя бы для того, чтобы показать и себе, и Акселю, что абсолютно не повинен в странной истории с исчезновением Акселя. Справлялся он с этим хорошо. В те дни он уже пообтесался как актер.

— Честно, Аксель, никто еще ни разу так внезапно не исчезал из моей жизни, — тоном шутливого укора сказал он, отрезая себе колбасы, намазывая маслом хлеб и вообще занимаясь, как говорят актеры, «мелочовкой».