|
Самое же плохое было в том, что он, Щетинин, собственной неосторожностью отвлек разговор от вполне реального, элементарно ясного вопроса о недостойном поведении Черданцева в заоблачные абстракции, в дискуссию о далеком будущем. Терентьева хлебом не корми, но дай о нем поболтать: он говорит так, словно сам пришел в эту жизнь оттуда, из отдаленного будущего. Когда Терентьев садился на любимого конька, Щетинин усмехался или отмалчивался. Будущее, как его изображал Терентьев, Щетинина но увлекало — утопическая картинка гармоничного рая, без горестей, без неудач, без сомнений и, вероятно, без жгучих стремлений. Щетинин как-то купил у букиниста полтораста гравюр Доре на темы Данте. Залитый сиянием рай ему не понравился, жить в том раю было приторно и душно, как в конфетной коробке. Разговоры Терентьева о будущих временах рисовали такие же скучные райские картинки, как у Доре; Щетинину хотелось более мускулистого и энергичного будущего. Даже намокать на это Терентьеву было неблагоразумно, тот немедленно откроет дискуссию часа на три.
— Сядь! — потребовал Щетинин, взяв его за руку. — Успокойся! Ну, не ожидал, что ты способен так беситься. Прошу тебя, садись. Терентьев присел, отвернувшись от Щетинина. Через некоторое время Терентьев заговорил спокойней: — Уравниловка! Ты, значит, думаешь, что жадность к почету и материальным благам — вечные свойства человека? А мне на них плевать, и Аррениусу — вон он там, на стене, — было плевать, и этому Вант-Гоффу. Из-за одних денег они, что ли, работали? Из-за чинов и славы? Щетинин возразил с достоинством: — Ты, кажется, изображаешь меня погрязшим в материальных интересах, чуть ли не отрыжкой старины. Между прочим, я не так уж прикован к удобствам быта и не стал бы лезть в драку ради личного почета. А если забочусь о тебе, так потому, что ты заслуживаешь заботы, хоть и не понимаешь этого… Терентьев остывал после вспышки. Ему было совестно перед другом, тот искренне желал ему добра. Он не заслужил оскорблений, которые нанес ему Терентьев. Принужденно улыбнувшись, Терентьев сказал: — Давай договоримся: никакой уравниловки. Но только распространим этот принцип и на характеры людей. Люди разные. Одних больше интересуют материальные блага, других — духовные, третьи бредят славой, четвертым на славу начхать. Будем уважать их личные стремления, если, конечно, они вливаются в общественный поток, а не идут против него. Одно у нас должно быть общим — приносить посильную пользу обществу. Устраивает тебя такая высокая формулировка? Щетинин больше всего боялся начинать новый спор на абстрактные темы. Воду в ступе можно толочь хоть неделю, толку не получится: толченая вода не лучше обычной. Терентьеву надо было дать время, чтоб он спустился с заоблачных высот на твердую почву. Щетинин, язвительно усмехнувшись, проговорил: — Да, ты прав, люди, они разные… А лошади кушают овес, а земля круглая, а дураки набитые… Святая, святая истина!.. В этот момент в комнату ворвалась Лариса. Она остановилась, увидев Щетинина, потом опустилась на стул и прошептала: — Я знала, что вы здесь, Борис Семеныч. Я хотела видеть вас. Терентьев помог ей снять еще сырое пальто. — Откуда вы? — Мы поссорились навсегда, Борис Семеныч! Я не могла иначе… Я сказала Аркадию, что он вор! Она заплакала. — Успокойтесь, Ларочка, не надо слез! — Стоп! — сказал Щетинин, торжествуя. Он рукой отвел Терентьева. — Это уже не я говорю, Борис, а она. Надеюсь, к ней ты прислушаешься больше, чем ко мне. — Нашел беспристрастного человека! — с досадой возразил Терентьев. — Именно потому, что он ей близок, она не простит ему никакой ошибки. Щетинин повернулся к Ларисе. |
