— Да, — согласился Бен.

Мэтт в изнеможении откинулся на подушку:

— Я говорю так не потому, что боюсь за свою жизнь, Бен. Можете мне поверить. Дело даже не в страхе за ваши жизни. Я боюсь за город. Неважно, что случится потом. Главное, чтобы кто-нибудь завтра остановил Его.

— Да. И Он не сделал мне ничего, когда я издевался над телом Сьюзен.

Воцарилась тишина.

Джимми Коди первым прервал ее.

— Они могут каким-нибудь образом ускользнуть от Него, — задумчиво сказал он. — Мне кажется, Он недооценивает Кэллахена, и я уверен, что Он совсем недооценивает мальчика. Этот парнишка стоит многих.

— Будем надеяться, — сказал Мэтт и закрыл глаза.

Они сели и стали ждать.

Отец Дональд Кэллахен стоял у стены небольшой кухоньки Петри, держа крест своей матери высоко над головой. Напротив стоял Барлоу, крепко держа одной рукой заведенные за спину руки Марка и вцепившись другой в его шею. Между ними в груде осколков на полу лежали Генри и Джун Петри.

Кэллахен был ошеломлен. Все произошло так быстро, что он не успел прийти в себя. Казалось, только что он пытался обсудить с Петри сложившуюся ситуацию — и вот отец Марка лежит поверженный на полу.

Он пытался понять, что же случилось.

…Петри вернулся из кухни и сообщил им, что телефон отключен. Через секунду в доме погас свет. Джун Петри вскрикнула. Рядом упал стул. Несколько секунд они находились в полной темноте, окликая друг друга. Потом оконное стекло звякнуло и с треском разлетелось на мелкие осколки.

В кухне тут же появилась тень, и присутствие духа оставило Кэллахена. Он вцепился руками в висящий на шее крест, и, лишь только коснулся его, как комнату залил мерцающий свет.

Священник увидел Марка, пытающегося втащить свою мать в гостиную. Позади них с удивленным выражением на лице стоял Генри. А за ним, возвышаясь над всеми, с белым, будто восковая маска, лицом стоял Барлоу. Резкое движение — и в одной его руке оказалась голова Джун, в другой — Генри Петри. Он стукнул одну голову о другую — и они раскололись, как орехи. Барлоу отшвырнул трупы прочь.

Марк дико вскрикнул и в порыве отчаяния бросился на Барлоу.

— А, вот и ты! — сказал Барлоу громовым голосом и схватил Марка за руки.

Кэллахен, вытянув перед собой крест, шагнул вперед.

Триумфальная улыбка Барлоу сменилась вдруг агонией ярости. Он рывком выставил мальчика перед собой. Их ноги скользили по усыпанному осколками полу.

— Во имя Господа… — начал Кэллахен.

При упоминании имени Господа Барлоу громко застонал, как если бы его огрели хлыстом, и его лицо исказилось в болезненной гримасе. Мышцы на шее напряглись.

— Не приближайся! — воскликнул он. — Не приближайся, шаман! Или я сверну мальчишке шею раньше, чем ты успеешь моргнуть!

Когда он говорил это, его губы дрожали, обнажая желтые кривые зубы.

Кэллахен умолк.

— Назад, — скомандовал Барлоу, вновь улыбаясь. — Ты стоишь на своем берегу, а я на своем, верно?

Кэллахен медленно отошел, все еще держа перед собой на уровне глаз крест. Крест излучал священный свет, дававший силы рукам священника.

Они смотрели в глаза друг другу.

— Ну, вот мы, наконец, и вместе! — насмешливо сказал Барлоу. Его лицо было спокойно. Он был вполне уверен в себе. Где же Кэллахен мог видеть раньше подобное лицо? И вдруг он вспомнил. Это было лицо мистера Флипа, его гувернера.

— Что же дальше? — спросил Кэллахен голосом, так не похожим на его обычную манеру говорить.