Изменить размер шрифта - +
Если повезет, дикари наверняка захотят изменить теперешнюю тактику. Не было бы ничего позорного в том, чтобы отступить перед превосходящими силами врага.

Я вернулся к своим верблюдам. Используя немногие итальянские слова, которые я выучил в Отранто, когда мы с Эсме высадились на берег после побега из Константинополя, я сообщил пассажирам воздушного шара, что помощь близка. Когда я освободил Дядю Тома, она посмотрела на меня благодарными, любящими глазами. Я позволил ей отвести свой небольшой отряд к утесу и начал трудный спуск по неровному песку, уверенный, что «гатлинг» итальянцев пресечет возможную атаку лучников.

— Е da servire? — закричал я, стреляя вверх из своего «линфилда».

Я едва не вывихнул плечо. Я не знал о легендарной силе отдачи этой винтовки. Кто-то мне говорил, что «ли-энфилд 303» прославился в окопах как «лучший друг немца», и все-таки большинство Томми клянутся этим оружием по сей день. Держа дымящийся ствол в почти онемевшей руке, я дружески приветствовал воздухоплавателей. Митральеза не поворачивалась в мою сторону, что ясно говорило: меня считали союзником.

Именно в этот момент Дядя Том рухнула, на морде ее изобразилось удивление и возмущение, ноги разъехались под немыслимыми углами, шея вытянулась — все движения верблюдицы указывали на то, что она сознает свое унижение. Я выпустил из рук повод и, попытавшись снова подхватить его, упал на землю и покатился к корзине; тут винтовка выстрелила еще раз, едва не оторвав мне пальцы. Другие верблюды смешались, начали взбрыкивать и рычать; так они могли потерять все грузы. Я старался поднять Дядю Тома, чтобы мы оба сумели привести себя в более или менее приличное состояние, и тут на меня пала тень корзины воздушного шара и оттуда явилось видение женственности, настолько прекрасное, что я снова усомнился в здравости своего рассудка. Неужели все это оказалось частью какой-то запутанной галлюцинации? Предсмертного бреда в пустыне?

На ней был бледно-голубой, обшитый шелком тропический шлем, из-под которого выбивались два изящных рыжих завитка, обрамлявшие очаровательное сердцевидное личико. С головным убором прекрасно сочеталось короткое, по моде, платье. Как и шлем, оно было обшито розовым и синим жемчугом. Я видел подобные костюмы только в Голливуде. Ее свежее лицо хранило слабые, почти незаметные следы модной косметики, чудные бирюзовые глаза и прекрасную мальчишескую фигурку дополняла уверенная грация, с которой она перепрыгнула через борт корзины, по-английски восклицая: «Замечательно! Великолепно! Мои молитвы услышаны!» Она побежала (туфли на низких каблуках, идеально подходившие к костюму, ей практически не мешали) к тому месту, где поднималась на ноги Дядя Том. Наконец, к моему великому облегчению, она остановилась, но теперь ее чувственное личико омрачало выражение крайнего смущения.

— Спасибо! — воскликнула молодая женщина. Потом она обернулась, как будто извиняясь. — Большое спасибо. Скажите, вы сможете сесть за «гатлинг» и последить за дикарями? Они меня допекают с тех пор, как я потерпела аварию, но я не хочу им навредить. — Тут она начала снимать тюки с тканями с одного из наших верблюдов. — О, надо же! Шелк! Потрясающе! Шелк! Шелк!

Я с некоторым трудом взобрался наверх по веревкам и оказался, очевидно, в штаб-квартире какой-то смелой научной экспедиции! Повсюду лежали ящики и коробки с инструментами, а в центре гондолы находился небольшой паровой двигатель, способный, похоже, вырабатывать достаточно тепла, чтобы воздушный шар оставался заполненным. Овальная корзина была снабжена и маленьким пропеллером, который, как мне показалось, вряд ли годился для запуска такого огромного воздушного шара или управления им. Я осторожно сжал пальцами рукоятки «гатлинга» и выглянул наружу. По другую сторону озерца возле шатров стояли темнокожие гора, беседуя с молодым человеком в белом тюрбане, вероятно, сыном их шейха.

Быстрый переход