С того момента я стал серьезно относиться к предупреждениям мистера Микса. На следующий день, отправившись на фабрику, в первую очередь затем, чтобы уничтожить доказательства своего романа, я обнаружил, что доставили автомобиль. Поврежденный «роллс-ройс» паши. Возможно, маленький знак примирения? Или мистер Микс нашел путь снабдить меня двигателем? Двигатель, как я тотчас убедился, остался в полном порядке; его легко было приспособить для «Эль-Нахлы», моей «Пчелки». (После катастрофы я переделал названия в каталоге, заменив птиц насекомыми. Можете вообразить мое удивление, когда я, прибыв в Англию, услышал, что здесь объявляют, будто неожиданно изобрели «Москито»! Но теперь я держу свое мнение при себе. Истина о моих достижениях известна мне и Богу, а это все, что имеет значение.) В тот же день я без посторонней помощи смог извлечь двигатель, и назавтра он уже был закреплен в корпусе аэроплана, в люльке на черно-желтом теле моей «Пчелки». К третьему дню я настоял, чтобы мисс фон Бек провела на фабрике побольше времени и помогла мне отрегулировать двигатель, а я испытал свой хитроумный ременной привод, благодаря которому вертелся пропеллер, придававший легкому самолету достаточную мощь. Мисс фон Бек предупредила меня, что, находясь в ангаре столько времени, она подвергала опасности себя и других.

— Если эти другие — я, — заметил я в ответ, — то не волнуйся. У нас теперь есть средство спасения! При необходимости мы воспользуемся тем же способом, с помощью которого и прибыли в Марокко. Кстати, а что случилось с воздушным шаром?

Эль-Глауи сказал ей, что спрятал его ради безопасности. Как теперь полагала Рози, он хранил трофеи в своеобразном музее. Она была необычайно взволнована, даже после наших любовных ласк, хотя ранее в подобных случаях часто казалась холодной и равнодушной. Теперь, когда мисс фон Бек говорила об удовольствиях эль-Глауи, ее глаза наполнялись не едва угадываемой похотью, а слезами.

— Он — вроде Синей Бороды, — сказала она. — Убийство — просто одно из радикальных средств его политики. Нам не стоило пользоваться его гостеприимством, Макс.

Я был слишком благороден, чтобы напоминать, с какой готовностью она принимала все предложения паши — почти с того самого момента, как мы покинули корзину воздушного шара. Она поделилась со мной своими страхами, и я посочувствовал ей. Ее опасения были не похожи на мой ужас, возникавший при мысли о Бродманне. Они больше напоминали мой страх перед египетским Богом, безнадежный и горький, оставлявший лишь ничтожный выбор — между жизнью в унижениях и мучительной смертью. Итак, находясь в относительно свободном положении, я сумел успокоить Рози. Я не колеблясь решил, что возьму с собой ее, а не мистера Микса. Природная галантность требовала, чтобы я оказал услугу женщине.

Так или иначе, мы по-прежнему находили время для сексуальных утех, но я теперь подчинялся скорее привычке, а не похоти.

Сексуальность для нее стала почти единственным средством спасения; это было своего рода безумие. Она напоминала тех людей в «трудной» палате в новом Бетлеме, которые выполняют одни и те же действия снова и снова, возможно, попав в ловушку мгновения, когда они чувствовали себя свободными, независимыми или живыми. Катарсис, если он наступает, в таких случаях всегда исключительно силен. И все же я не мог уничтожить узы любви и очарования, которыми она опутала меня.