Лишь в Еврейском квартале я испытывал настоящее неудобство. Под властью эль-Хадж Тами, Льва Атласа, Черной Пантеры, евреи процветали. Никогда в мелле не царило такое веселье. Никогда евреи не демонстрировали так ярко свое безвкусное богатство, защищенность и силу; их родственники были ближайшими советниками паши, и поэтому все евреи находились под его опекой. В мавританском характере неизменно присутствовал оттенок филосемитизма, но обнаружить это свойство у воинственного бербера — просто удивительно. С тем же успехом можно ожидать, что казацкий гетман захочет собственными руками построить синагогу. Эти люди уважают друг друга как старых соперников. Для их примирения нужно нечто большее, чем смена флага. Конечно, обитатели меллы не напоминали жалких, полуголодных хасидов из штетля. Эти евреи были хороши собой, с пропорциональными чертами лица и чудесными глубоко посаженными глазами. Женщины слыли красавицами и, когда появлялись на рынке, всегда становились предметом интереса благородных людей. Возможно, это были те самые евреи, которые следовали за Моисеем в пустыню, подобно тем, которые следовали за Чарлтоном Хестоном, - достойные и чистые. Даже Геринг отличал этот тип от всех прочих, но в конце концов его аргументы остались неуслышанными. Все, наверное, думали, что он слишком сентиментален. Я тоже привык, что на меня не обращают внимания по этой причине. Именно Геринг и напомнил мне старую шутку: никогда не доверяй сытому еврею, он тебя надует быстрее и хитрее всех прочих. Не то чтобы я когда-то верил, будто Чарлтон Хестон меня обсчитал. В конце концов, именно Сесил Б. Демилль пытался сделать Голливуд духовной твердыней нашей веры. Теперь, конечно, там правит Сион. Теперь, но не в 1929 году, когда я грезил, купаясь в восточной роскоши, а западный мир резко менялся. Я провел тот год, сосредоточившись исключительно на романтических отношениях, так что лишь спустя несколько месяцев после события услышал о крахе своего калифорнийского банка. Банки валились по всему миру, от Шанхая до Стокгольма, словно кегли в боулинге; казалось, что западная цивилизация сокрушена, что предреченный Хаос наконец обрушился на нас. Прозвучал сигнал к последнему бою — и некоторое время складывалось впечатление, что силы добра побеждают. Но все возможности были упущены. Я не извиняю Гитлера, Муссолини и прочих. Они тоже повернулись спиной к спасению.

Я начинал понимать, что в мире творятся серьезные беспорядки, и чувствовал, что мне повезло, поскольку я наслаждался безопасностью при дворе эль-Глауи, а моей следующей целью должен был стать Рим, тогда, очевидно, самая могущественная столица в Европе. Я наблюдал ясные подтверждения всего того, о чем предупреждал Муссолини. Позднее такие доказательства послужили наилучшими основаниями для требований Гитлера. Большевизм и большой бизнес были осуждены. Век диктаторов стал не заблуждением, а попыткой вылечить болезнь. Все мы хотели, чтобы этот век существовал. Но болезнь в конце концов одержала победу. Теперь гиганты, ставшие братьями в финансовом мире, шагают, взявшись за руки; победил не капитализм и не коммунизм, а централизованный монополизм. Как раз об этом говорил мне мистер Уикс, когда мы еще поддерживали отношения. Он предсказал мрачное будущее, и теперь в нем я живу. И, кажется, никого, кроме меня, это не заботит.

Самолет был почти готов, и я опять представил ходатайство ко двору эль-Глауи. Хадж Иддер словно бы удивился, увидев меня. Он спросил, как продвигается работа. Я решил, что это добрый знак, и сказал, что дела идут очень хорошо. Мы приближались к финалу.

— Он будет как новый? — слегка таинственно спросил Хадж Иддер.

Я подумал, что это арабское выражение и он имел в виду, что мы начнем все с чистого листа, как говорят американцы. Я поддержал его настрой.

— Совсем как новый, — согласился я.

Он взял мое письмо и деньги, а потом пошел туда, где сидел мрачный мистер Микс, и, обменявшись с ним дружескими фразами, принял и его конверт.