Изменить размер шрифта - +
 — Он выключил телевизор и прокричал над самым ухом Миледи: — Эй, спящая красавица, тебе еще крем сбивать.

— «Мы грим устало стираем, сыграв свою роль. Но весь этот страх… и вся эта боль…» — шептала она завороженно, и лицо ее было бесконечно печально.

Шеф тяжело вздохнул:

— Нет, Юр, я понимаю, Кашпировский какой-нибудь, это да. Но ведь актеришко поганый… И такой тяжелый случай — типичный гипноз.

— Очнись, Миледи! Кто бы от меня так млел. Обрати внимание: для тебя у гаишников увел — по спецзаказу. В кабинете у самого начальника висело. Для моей девушки выклянчил за честные глаза и ящик пива в придачу. — Юрка с хрустом развернул перед носом Миледи афишу.

На алом глянце, искрящемся то ли звездами, то ли разрывными пулями, был изображен Кинг в обнимку с красноволосой красоткой. Крупным шрифтом шла надпись: «Кинг и Энн Тарлтон в мюзикле «Игра». Огненная секси в крайне рискованном корсаже, который грозил выпустить на всеобщее обозрение поражающие воображение прелести, так и льнула к пожиравшему ее взглядом герою. Очнувшись, Миледи несколько секунд изучала афишу и не сдержала стона. Одно дело знать, что обнимает кумир не тебя, и совсем другое — увидеть это поганое объятье, отпечатанное двухмиллионным тиражом.

Вот она, беспощадная реальность: Тимиров и Тарлтон — партнеры, любовники, супруги! Ужасно, ужасно, уже двадцать три, а кроме бредовых иллюзий и хлипких надежд — ничего! Жизненный опыт — сугубо негативный. Героические усилия воли — безрезультатны. Экзамены в театральные московские вузы завалены два года подряд — и в Щепку, и в Щуку, и в ГИТИС. Просто выть хочется, отчего они там так и не поняли, что это она — та самая лучшая, которой блистать и блистать, покорять и покорять, самая звездющая звезда — Ирина Гладышева, Миледи…

Она с детства знала: в ней есть нечто особенное. Хотя на придирчивый женский взгляд ничего такого в Ирочке не было: худенькая, подвижная, как воробышек, с восторженным взглядом блестящих глаз. Но стоило ей появиться в компании или даже в тоскливой и душной, старорежимной еще секции «Гастронома», как мужские взгляды притягивались к ней с преданным ожиданием.

— Флюид в тебе есть, — горестно констатировал ревнивый приятель Витя. — Это неизлечимо и на всю жизнь. Вроде шлюховство, но не обыкновенное, как у всех, а с вывертом.

Он имел в виду не сексуальные отклонения подруги, а некие трудно формулируемые особенности Ирочкиной индивидуальности. Феномен этой юной особы состоял не только в том, что она двигалась изящнее и легче других, сногсшибательно ярких и удачливых, что смеялась заразительнее самых остроумных и. образованных, что ухитрялась одеваться с шутливой стильностью, превосходя эффектом более богатых и смелых. Колдовство заключалось в другом: от Ирочки исходил мощный незримый сигнал — призыв к бесшабашному празднику.

В родном городке Иры у самого Черного моря жизнь била ключом. Бесконечное курортное разгулье кружило голову, обостряло жадность к радостям жизни и лихо обламывало. Местное население, составлявшее в основном того или иного рода обслугу отдыхающих, существовало с ощущением своей второсортности на пиршестве жизни. Но с таким положением смирялись к зрелым летам. Молодняк же воспринимал жизнь как глобальный, беспрерывный круговорот развлечений и радостей.

Кто же из них задумывался о том, что какой-нибудь отдыхающий, шикарным жестом швыряющий деньги направо и налево, вырвался на пару недель отдыха после семи лет беспросветного вкалывания где-то в неуютных уголках родины? Вырвался, оттянулся на всю катушку и исчез, чтобы вновь погрузиться в темноту шахтерских недр или зловоние вредных рудников. Один кутящий курортник сменял другого — и не было им конца. Не было предела и амбициям, с которыми вступали на жизненную стезю юные, энергичные и смелые жители теплого побережья.

Быстрый переход