Утро было майское, вовсю благоухающее, цветущее. Округлые взгорки над побережьем казались мягкими и упругими от свежей еще, едва начавшей большую жизнь зелени. В такое времечко только и навещать больную подругу, а не протирать юбку за школьной партой.

Пышнотелая Татка кутала горло в облезлый пуховый платок и говорила по-боцмански сипло. Она обожала маяться ангинами, особенно если болеть отпускали в селение к деду — поближе к молоку и горному воздуху. Здесь она валялась целыми днями на продавленном топчане перед теликом, бравшим даже Турцию, жарила в оздоровительных целях оладушки или пышки, коих постоянно имела при себе полную миску, макая каждую в сметанную плошку.

В тот день, накануне выпускного экзамена, Ира с сумкой учебных пособий и билетов прибыла навестить болящую. Сумка осталась валяться под лавкой, Татка жевала горячие еще пышки, дед сквозь слезу умиления следил за своей разрезвившейся старушкой Баранкой, а из «мага», стоящего на бревне, разливался божественный голос недавно блеснувшего на конкурсе в Юрмале Романа Тимирова, который пел о чем-то совершенно невозможном и абсолютно необходимом для каждой женской души.

Татка ревнивым взглядом провожала гарцующую подругу, с завистью дурнушки отмечая ладную посадку наездницы, разгоряченный жар щек и тот непонятный «флюид», что приковывал глаз к каждому ее движению. Голубенькая косынка, узлом стягивавшая волосы, линялые индийские джинсы — все это ужасно шло Ирке, и даже шелк моря далеко внизу, казалось, лоснился ради нее. И как это все у нее выходило: плясать, скакать, плавать — без всякого напряга, с лету…

— Тань, поставь еще «Миледи», — крикнула, пролетая совсем рядом, всадница. Ее поддержала коротким ржанием Баранка, обдав горячим дыханием шарахнувшуюся с Лавки Татку.

— Задолбала своим Тимировым. Думаешь, он для тебя специально песню сочинил: «Миледи — моя судьба»? Размечталась. А жюри в Юрмале, имея в виду тебя, конечно, сделало его лауреатом!

Танька переставила кассету, и снова понеслась в синеву простенькая, но столь необходимая сердцу Миледи сказочка.

— Клевый парень. Он будет самым лучшим! — кричала Ирка в небесную синь. — Будет, непременно будет!

— И ты — рядышком, — язвила Татка, как ни странно, к полному своему отвращению верившая, что да, так и будет: станет Ирка «звездющей звездой». — Ир, вот ты со всех сторон везучая, а у меня 85 кг и гланды хронические. Отец как поддаст, фингалов навешает, и перспектива совсем веселенькая: по материнским стопам — наследственная посудомойка. Хорошо, если в санатории, можно приличными продуктами разжиться, а если в городской столовке?

Спрыгнув на траву и передав деду фыркающую Баранку, Ирка потянулась, разминая спину, схватила пышку:

— Меня не Тимиров, меня медтехникум ждет. Маман специально на этот случай знакомства завела из отдыхающих. Научусь клизмы ставить — полные штаны радости.

— Ты чё? Медработник — это звучит гордо.

— На фига мне оно сдалось, такое счастье. Вот только недавно, как Тимирова услышала, поняла, что мне надо. Больше всего на свете! Я знаешь что хочу? — Она развернулась к морю и протянула руки, посвящая его в свои мечты: — Я хочу… на сцену хочу или в кино… Чтобы цветы, поклонники, гастроли и афиши, вот такущие — на каждом заборе.