Глядя, как Михаил, зажав в выхоленных пальцах тонкую позолоченную ложечку, мешает в чашке чай, Лида сказала:

— Вчера Виталик письмо прислал, — сказала и напряглась, ожидая ответной реакции мужа.

К ее удивлению, он воспринял начало очередного разговора достаточно спокойно.

— Что же он пишет из отдаленных мест? — опять подтягивая к себе газету, иронично хмыкнул Котенев. — Дают ему наконец свидание? Поедешь? Только скажи заранее, я позвоню, закажу билеты, а то потом не выберешься из этой глуши или придется тащиться на каком-нибудь скотовозе, в грязи и холоде.

— Нет, свидания ему по-прежнему не дают. — Лида почувствовала, что начинает заводиться: почему Михаил ерничает? Вот цена его благодушия — насмешка! Он насмехается над ней, над несчастным Виталием. Какая жестокость. Неужели нельзя наконец понять другого человека, принять, как свои, его страдания? Не чужой же ему Виталик, в конце концов?! — Я столько раз тебя просила, умоляла, — губы ее начали кривиться и дрожать, хотя она старалась сдерживаться, но его насмешливое равнодушие выбивало из колеи, — неужели ты не можешь ему помочь? Или не хочешь? Даже церковников пускают в больницы и тюрьмы, проявлять милосердие к несчастным…

— Ну-ну, этого еще не хватало. — Котенев отодвинул чашку и нахмурился. — Перестань реветь, слышишь?

Лида отвернулась, вытащила из кармана фартучка платок и промокнула глаза. Может быть, слезы помогут разжалобить Мишу и добиться своего?

Муж встал из-за стола, прошелся по кухне, заложив руки за спину. Остановившись за стулом жены, положил ладони на ее вздрагивающие плечи:

— Ну, перестань, Лидушка, полно. Я всегда ему твердил, что надо быть порядочным человеком.

— Ты же знаешь, Миша, он не виноват. — Она слегка потерлась щекой о его руку, и Котенев почувствовал, как на тыльную сторону ладони упала горячая слезинка.

Лида снова прерывисто всхлипнула и подняла к нему зареванное лицо с потеками туши на щеках. Котенев досадливо поморщился и убрал руки, украдкой вытерев то место, куда упала слезинка, о пижамную куртку.

— Ну, знаешь ли, — он опять начал мерить кухню шагами, — связаться с валютой?! Извини, но зачем надо было шастать по городу, добывать эти грязные бумажки, чтобы перепродать их неизвестно кому, какому-то Зозуле… Впрочем, теперь известно — такому же нечистоплотному проходимцу, только иной породы.

— Как ты можешь, Миша? — С ужасом глядя на него, Лида прижала кончики пальцев к вискам. — Миша!

— Что Миша? — уперев кулаки в бока, остановился напротив нее муж. — Что? Снова начинается сказка про белого бычка? Сколько раз мы с тобой уже говорили об этом, а? Твой братец опозорил всю родню! С какими глазами я должен отправляться к солидным людям на поклон и просить за него, тем более сейчас, в наше-то время? Что я скажу? Что мой близкий родственник, брат моей жены, в тюрьме?! Это я им скажу, да? Ты вообще соображаешь или нет?

— Ну, Миша, не говори со мной так, пожалуйста.

— Ага, не говори, — распалился Котенев. — Ты, наверное, плохо понимаешь, на что хочешь меня толкнуть? Я должен трепать свое честное имя, заработанное долгими годами, поставив его рядом с именем осужденного преступника? Да, именно преступника. Как я буду выглядеть в глазах тех, кого стану просить?

— Не смей так говорить о моем брате! — тонко вскрикнула Лида. — Слышишь? Не смей! Он просто несчастный человек!

— Вот как? — издевательски поклонился Котенев и шутовски развел руками. — Бедненький, несчастненький… Кто еще там, черт бы их?

Он быстро подошел к зазвонившему телефону и, сняв трубку, рявкнул:

— Да! — бросив трубку на рычаги, повернулся к жене: — Звонят из ЖЭКа, спрашивают, есть ли у нас горячая вода.