Голова казалась светлой, легкой и пустой до звона, ласкали глаз облезлые перила моста, давно не крашенные мачты освещения, проносившиеся мимо запыленные машины и змеившиеся внизу рельсы путей, по которым скоро покатит поезд к Москве. Интересно, есть ли в этом поезде вагон-ресторан?..

Глава 3

Ужинали, как всегда, вдвоем. Приняв предупредительно и заботливо поданную женой тарелку, Михаил Павлович благодарно кивнул и, не отрываясь от газеты, начал есть тушеное мясо. Лида положила себе и уселась напротив.

— Ты бы хоть дома поел спокойно, — попросила она.

— Да. — Котенев раздраженно отбросил газетный лист. — Пишут, пишут… Опять собираются в новую арктическую экспедицию. А кто, позвольте спросить, оплачивает никому не нужные лыжные походы к полюсу, когда в стране не хватает самых элементарных вещей? Очередные рецидивы болезни гигантомании.

Лида не ответила. Встала, подошла к плите и налила мужу чай — Михаил Павлович не любил горячий, считая, что это весьма вредно. Конечно, муж, как всегда, прав — плохо в детских домах, плохо с продуктами… Устанешь перечислять, с чем плохо. Но если не разрешать ходить к Северному полюсу, то чем тогда заниматься тем, кто туда ходит и получает за это деньги и награды?

При мысли о детских домах болезненно сжалось сердце. Сколько она уже лежала в разных больницах, сколько пролила горьких слез, скрывая их от мужа, сколько переплатила денег врачам, кандидатам наук и профессорам, сколько сделала дорогих подарков знахарям и знахаркам, а в доме по-прежнему холодно и пусто без детского смеха. И оба они стареют, никто и никогда не вернет им молодости — ни Мише, ни ей.

Почему Михаил так отрицательно относится к идее усыновить детдомовского ребенка или взять на воспитание малютку? Господи, она умолила бы любые строгие комиссии, умаслила их, завалила подарками, одела в самые роскошные одежды и обула так, как им и не снилось, — только дайте ей прижимать к сердцу теплый, пахнущий молоком комочек, дайте слышать рядом с собой тихое детское дыхание! Но муж как отрубил — только свои, денег не жалей! Уж она ли жалела? И вместе они уже ходили по врачам, выслушав страшный приговор — Михаил здоров, а она больна.

Как ее Миша был заботлив и предупредителен, как убивался, сколько сил приложил, чтобы помочь, — всех друзей и знакомых поднял на ноги, подключил все связи, чтобы она могла попасть к выдающимся светилам на консультации, лечь для лечения в закрытые клиники, летать к легендарным знахарям, но все оказалось впустую. Тлела еще надежда, поскольку без нее не может жить человек и чахнет от горя, слабеет перед невзгодами, но постепенно Котенев как-то успокоился, замкнулся в себе, практически перестал говорить на темы о детях, и все отчетливее засквозил между ними пока едва заметный холодок отчуждения. Но разве любящая женщина не сможет уловить начало конца по мимолетному взгляду, движению руки, ласкающему ее тело не так, как раньше, а привычно-равнодушно выполняя супружескую обязанность, делающуюся все более тягостной.

А еще сидит занозой другая боль, свившая себе гнездо в душе, — брат Виталий. Случившееся с ним Лида считала трагическим стечением обстоятельств и не могла примириться с услышанным на суде — нет, ее брат не такой!

Все попытки уговорить мужа помочь, попросить друзей вступиться, понять, что Виталик ей не только младший брат, что она перенесла на него, как и на Мишу, всю свою, не растраченную материнством, любовь, заканчивались неудачей. Котенев занял жесткую позицию: он отмалчивался, мягко отнекивался, а когда Лида начинала проявлять настойчивость и доставала его, стремился под любым предлогом закончить неприятный разговор.

Глядя, как Михаил, зажав в выхоленных пальцах тонкую позолоченную ложечку, мешает в чашке чай, Лида сказала:

— Вчера Виталик письмо прислал, — сказала и напряглась, ожидая ответной реакции мужа.