Вера достала из холодильника свежие огурцы, кусок буженины, пучок зелени и бутылку молочно-газированного напитка айран.

— Лизанька, — прервала она коллегу, — вымой зелень, пожалуйста.

Надо занять чем-то ее руки. Это помогает успокоиться. Романова сполоснула в раковине петрушку, укроп и две крепкие редиски.

— А что это ты затеяла? — с недоумением спросила она.

— Увидишь, — усмехнулась хозяйка. — Эй, собаки! Есть хотите?

— Не-а, — сказал Алеша.

Пай удивленно склонил голову. Ты что, парень, как это — «не-а»? Разве можно не хотеть есть? Он тут же завертелся под ногами у хозяйки.

— Пай, дай пройти! — велела ему Вера.

Пес неохотно отошел и улегся под стол. Но, увидев, что ему тут ничего не светит, высунул язык и убежал играть с Алешей.

В две глубокие тарелки Вера насыпала мелко порубленного зеленого лука, нарезанные кубиками буженину и зеленые огурцы, пластинки редиса. И залила все это холодным айраном.

— Давай, садись. Налетай. Называется окрошка, — сказала Вера. — Лучшая еда в такое лето… Никаких отказов не принимаю, садись, кому говорят!..

Ложки звякнули о тарелки, и на некоторое время наступила тишина. Складки на лицах обеих женщин разгладились. Действительно, что может быть вкуснее холодной до нытья в скулах, пощипывающей язык окрошки? Когда так жарко. Когда непонятно, как быть и что будет. Жизнь — штука непростая, да. Но окрошке в ней есть место. С кисловатым молочным напитком, диссонирующим ему солоноватым мяском, редиской, утратившей свою жгучесть и сделавшейся в этой компании почти сладкой.

— Ну вот, — вздохнула Вера. Елизавета тоже удовлетворенно вздохнула. — Теперь — по порядку, не спеша.

Она уже чувствовала себя хорошо. Собственно, ей стало легче с момента прихода Лизы. Голова перестала болеть, как только Вера увидела ее несчастное, испуганное лицо. Это всегда помогает. Если у тебя все плохо, тут же как чертик из коробки выскакивает тот-у-которого-все-в-сто-раз-хуже. И тебе становится намного легче, потому что от тебя ждут помощи. Поддержки. Ну словом, только соберешься со вкусом попереживать, как рядом обнаруживается такой же мученик. И сострадательный рефлекс через силу поднимает тебя вверх. И ты утешаешь, говоришь-говоришь до боли в русском языке, а потом обнаруживаешь, что с тобой все о'кей…

— Господи, — всплеснула пухлыми руками Романова, — Верочка, ты не поверишь, но у меня с этим Бегуном просто чертовщина какая-то выходит! Поступил он в отделение с отравлением грибами. Все предварительные анализы и его состояние показывало — вульгарное грибное отравление. После вскрытия наши патологоанатомы, а у меня нет оснований им не доверять, написали в анамнезе — отравление соединениями бария. Всеми этими его сульфидами и хлоридами, плюс родентициды…

— Но это же крысиный яд, если я не ошибаюсь?..

— Вот именно! Типичный! Откуда он взялся, спрашивается?!

— Странно… — задумчиво произнесла Вера.

— Но, как оказалось, это еще цветочки. Ягодки пошли дальше!.. Исчезли анализы из его истории болезни. Словно их вообще никогда не делали! Совпадение? Или абсурд? Мы перерыли все отделение сверху донизу. Нет ни листочка — ни-че-го! — Лиза развела руками, демонстрируя пустоту, образовавшуюся на месте анализов Бегуна.

За миг до сообщения о пропавших анализах Вера уже знала — Лиза скажет именно это. Потому что мало что могло быть хуже. Как она теперь докажет, что в анализах никакого упоминания о крысином яде не было?

— В клинической картине можно было, конечно, и ошибиться.