— Вот такой…
— Круто! — захохотал Сева — Дед-Мороз.
— Философ, — усмехнулась Зудова.
Зима будет холодной
Однажды осенним дождливым вечером я зашёл к одному старику, вскоре умершему.
— Холодно на улице? — спросил он вместо приветствия.
— Да нет, — ответил я. — Но этот дурацкий ветер…
В самом деле, меня всегда сильно раздражал холодный ветер, постоянно дующий в лицо… Старик рассеянно перебирал снимки, разбросанные по столу. До ухода на пенсию он работал фотографом.
Я тоже взглянул.
На одном из снимков молодая женщина сидела на скамейке в парке. На другом был маленький пустынный дворик, занесённый снегом…
— Меня интересует проблема одиночества, — сказал старик.
Я ничего не ответил. Я подумал, что, пожалуй, не стоило сегодня приходить к старику. Именно на минуты этого визита пришёлся упадок духа. Невесть откуда появилась апатия, сонливость… Вроде ничего явно не болело, однако же, всё было не так.
И в голове, и в груди, и в желудке.
Старик моргал красненькими глазками. Ему, как видно, тоже не хотелось разговаривать. Но о чём–то надо же было говорить. Раз уж мы сидели друг против друга.
— А вы сегодня ходили… — начал я.
— Нет, — тут же ответил он.
— Я же ещё не сказал — куда.
— Я сегодня никуда не ходил. — Старик протяжно зевнул и предложил: — Хотите я вас сфотографирую?
— Зачем?
— В вашем лице есть что–то… — он запнулся, подыскивая нужное слово, — неприятное. Меня привлекают такие лица.
Я не обиделся. Я даже как следует не вник в смысл его слов, продолжая думать… о чём же я думал?..
— Вы совершенно правы, — кивнул я. — Помню, в детстве, один дядечка сказал мне: «Иди паренёк отсюда, мне твоё лицо не нравится».
— А вы что?
— Ничего. Ушёл.
— Дело не в том, что вы физически неприятны, — сказал старик задумчиво. — В вас чувствуется духовная испорченность.
«Это не имеет никакого значения», — хотел ответить я, но почему–то сказал: — Это не играет никакой разницы.
Взяв со стола газету, я углубился в чтение. На глаза попалась любопытная заметочка. В ней говорилось, что где–то под Норильском нефтяной бур во время работы неожиданно провалился в пустоту. Когда бур вытащили, из скважины стали вылетать огромные птицы на перепончатых крыльях и с гадкими мордами. Они пронзительно пищали. Прибывшие на место происшествия учёные опустили в скважину длинный шнур с микрофоном и явственно услышали человеческие стоны… крики… всхлипы…
Плёнку с записью отправили в Москву. Скважину забили пробкой.
«…Неужели Ад находится под территорией нашей страны?» — заканчивалась заметка.
В следующей заметке было написано, что Гоголь очень боялся быть похороненным заживо. Поэтому он пожелал в своём завещании, чтобы его тело предали земле только тогда, когда появятся явные следы разложения.
Что и было сделано…
В 1931‑м году любопытствующие атеисты выкопали гроб Николая Васильевича и вскрыли, чтобы поглядеть, что же осталось от великого русского писателя. А другой русский — советский — писатель по фамилии Лидин, который присутствовал при этом, большими ножницами отрезал от сюртука Гоголя порядочный кусок. Впоследствии он сделал из этого куска переплёт для «Мёртвых душ».
— Вы читали такого писателя — Лидина? — спросил я. |