Еще после первого блестяще выполненного задания Ванька с Солохой, получив весьма приличную сумму, купили дом в деревне, расположенной в Тверской губернии, предполагая именно там тихо и мирно доживать свой бурный век. Кроме этой деревеньки, податься старику было некуда.

Помучив Визиря суровым молчанием еще с минуту, Куб дал тому необходимый адрес, приказав выехать туда самолично вместе с оплошавшими Обручем и Чижом. Куб не сомневался, что вычислил место пребывания старика абсолютно точно. И в своей уверенности был прав: Ванька и не думал, что о его убежище известно кому-либо, кроме погибшей Солохи.

Мысль о жене не оставляла старика ни на секунду, отзываясь ломотой в сердце, не давая осознать до конца происходящее. Ему казалось, что название нужной станции прозвучало сразу же, едва он сел в поезд, а сама станция, словно по волшебству, возникла из серо-зеленой полосы, пролетавшей за окнами вагона.

Ваньке продолжало везти: идти пешком в деревеньку не пришлось, в последнюю минуту удалось втиснуться в нужный автобус, который доставил его почти до самой деревни.

Подойдя к своей избе, он легко отломил сколоченные крест-накрест доски, чисто условно прикрывавшие двери и окна, и вошел вовнутрь. В горнице, несмотря на палящую жару, пахло сыростью… Автоматически сняв со стены оставленную прежними хозяевами телогрейку, Стекло постелил ее на кровать и прилег сверху, подсунув под голову жесткую, набитую плохо высушенной соломой подушку. Сон, тяжкий и влажный, овладел им сразу. Откуда-то из подсознания вынырнули, став вдруг яркими и выпуклыми, воспоминания давно позабытого деревенского детства.

Спящий старикан вдруг увидел себя пацаном, почему-то верхом на лошади — той самой кобыле Ночке, о которой, как ни странно, оказывается, не забыл, хотя ездил на ней в ночное, пожалуй, еще пятилетним пацаном… При каждом скачке кобылы сердце Ваньки взлетало куда-то ввысь, и хотя без всякой боли, но почему-то ему казалось, что еще немного, и вылетит оно совсем…

Потом он увидел знакомое и тоже, оказывается, не позабытое озеро, а на противоположном его берегу — молодую, ослепительно красивую Солоху. Ванька пришпорил кобылу, и Ночка понесла его легко и быстро — прямо по воде — туда, где радостно улыбалась Ваньке и манила его рукой погибшая жена. И не было в нем страха в тот миг, когда лошадь, так и не доскакав до смеющейся Солохи, вдруг взмыла вверх вместе со своим седоком. Ванька Стекло улыбнулся своему видению, глубоко вздохнул и умер, так и не проснувшись.

Визирь со своими людьми подехал к деревне уже на исходе ночи. Оставив машину в перелеске, вдвоем с давним подручным Обручем подошел к дверям крайней избы: Куб с абсолютной точностью описал нужный им дом. Обоих удивило, что дверь оказалась незапертой, но особо размышлять над этим они не стали, и Обруч, вскинув пистолет, бросился в темную и глухую глубину избы. Влетевший вслед за ним Визирь, чиркнув по стенам мощным фонарем, почти сразу высветил старую ободранную кровать и лежавшее на ней тело старика. Бандиты были достаточно опытны, чтобы сразу сообразить: необходимость в их акции отпала.

— Ну? — возникшую паузу прервал Обруч. — Что Кубу-то скажем?

Визирь поколебался, прежде чем принять решение, продиктованное целой чередой неудач и проколов последнего времени:

— Доложим, что придушили спящего Ваньку подушкой!

Обруч согласился легко:

— Тебе виднее!

А Визирю и в голову не пришло, какое ликование ощутил в этот момент его подручный. Обруч давненько дожидался счастливой возможности продвинуться по службе, заложив Кубу своего «начальничка»…

Шел третий день моей работы в охране Куба.