|
Зачем мне эти бумаги? Поэтому я их сжег. Освальдо смотрел на него неподвижным взглядом, красивое личико Дженни тоже окаменело. -- Может быть, это так, -- наконец заговорил Освальдо. -- Может быть, ты говоришь правду. Да, я почти верю: то, что ты сказал, соответствует истине. И все же я спрашиваю тебя еще раз, и от твоего- ответа зависит очень многое, не в последнюю очередь для тебя самого. Где бумаги? Подумай хорошенько, а уж потом отвечай. Бен по-прежнему сидел в кресле за письменным столом, который был для него непомерно велик. -- Что я еще могу ответить? Я сжег их, они стали пеплом, пылью. Никому больше не нужно их искать, никому не нужно лгать и обманывать, чтобы заполучить их в свои руки. Вот мой ответ, нравится он тебе или не нравится. -- Ну что ж... теперь уже не имеет большого значения, действительно ли это так или ты мне просто не хочешь сказать правду. Гораздо важнее, чтобы не осталось никого, кто мог бы использовать бумаги во вред Свободному Обществу. Послышались шаги, и, обернувшись, Бен увидел шесть полицейских. Как и большинство граждан, они были в белых комбинезонах, но на голове у каждого был шлем, а на поясе кобура. Каждый держал в руке извлеченный из кобуры лучевой пистолет и целился в Бена. А за ними вошел еще кто-то: это оказалась Гунда. Освальдо повернулся к ней и сказал: -- Охота закончилась. Бумаги он сжег. -- Ты ему веришь? -- спросила Гунда. -- Мы можем это проверить, -- ответил Освальдо. -- Нашим психологам нет равных. У наших неврологов лучшая техника, какая только существует. Работа будет кропотливая и долгая, но проделать ее придется: рисковать нельзя. Только тогда мы сможем быть уверены, что это опасное оружие никто никогда не обратит против нас. -- Наверное, он спятил, -- прошептала Гунда. -- Но теперь понятно, почему мы не смогли их найти. -- Он не захотел с нами сотрудничать. С таким же успехом я мог бы обещать ему золотые горы. -- Он ни разу не захотел воспользоваться своим шансом. -- А у него был шанс? -- Или он беспредельно верит в свою удачу -- возможно, даже верит в бога. Или же он психически больной. Ни угрозы, ни уговоры на него не действуют. Испугать его не удалось ни разу. Даже когда мы напали на него на станции подземки, пульс его не превысил восьмидесяти. Освальдо повернулся к Бену: -- Наверное, ты уже понял, что твой конец близок. Мне тебя почти жаль, лично против тебя я ничего не имею. Ты .всегда интересовал меня. Я наблюдал за тобой, и мне казалось, что я тебя знаю. Поэтому для меня необъяснимо, как ты мог сжечь бумаги. Теперь ты можешь мне сказать, о чем ты думал, когда их сжигал? Отсутствующим взглядом Бен посмотрел на стол, за которым сидел. -- Сколько сейчас времени? -- спросил он. -- Он потерял рассудок, -- сказала Гунда. |
