— Корову продали, чтобы дочка выучилась, — девушка равнодушно пожала плечами.

Одни ее серьги, которые игриво качнулись при этом жесте, стоили как пять коров каждая.

Белогорский разрывался между двумя противоположными чувствами. Одна половина его души вопила, что подобных девушек он уже никогда больше в жизни не встретит. Так что надо немедленно упасть перед ней на колени, просить руки и сердца и, закинув её на плечо, тащить в ЗАГС.

Вторая требовала одержать над наглой девицей верх, сломать её, унизить и непременно посадить в тюрьму.

И тот, и другой порывы изрядно пугали спокойного Белогорского своей необузданностью. Он снова перевёл дух и решил действовать профессионально.

Занятие проституцией доказать в те времена было практически невозможно. Само по себе это явление было для советского общества чуждым и не имело социальных корней.

Материализм и алчность ещё не захватили власть во взаимоотношениях полов, поэтому профессионалок заменяли любительницы, а вместо товарно-денежных отношений царила обстановка щедрости и взаимовыручки.

Зато существовали другие прегрешения, за которые эту расфуфыренную мадмуазель можно было привлечь к ответственности.

Можно было прихватить за жабры за незаконные валютные операции, торговлю драгоценными металлами, тунеядство, наконец.

Был бы человек, а статья найдётся.

Щёлк!

Девушка пододвинула к себе стоящую на столе пепельницу и прикурила сигарету.

Мальборо, естественно.

Белогорский понял, что попытка ей помешать будет выглядеть нелепо, ведь в пепельнице уже лежало несколько раздавленных окурков.

Чтобы скрыть неловкость, он снова уткнулся в дело. При задержании при ней было обнаружено 120 долларов США, 40 немецких марок, а также чеки «Внешторга» на 300 инвалютных рублей.

«Зачем ты это делаешь»? — хотелось спросить ему, — «зачем тратишь свою молодость и красоту на эту грязь и пошлость»?

— Откуда у вас валюта? — вместо этого произнёс Белогорский.

— Подбросили, — снова пожала плечами девушка. — Или сумки перепутали, случайно в мою положили…

— Свидетели говорят, что вы приставали к иностранцам.

— Они у меня просто дорогу спросили! Не забыли, что я на инязе учусь?

— А чеки «Внешторга»?

— Так, они у меня дорогу до «Берёзки» спрашивали. Я как сознательная гражданка вызвалась их довести, — невозмутимо пояснила девушка. — Они попросили меня чеки положить в сумочку, чтобы у них из карманов не выпали.

Издевается, окончательно понял Белогорский.

И только он открыл рот, чтобы приземлить зарвавшуюся особу, как дверь распахнулась, и в неё вбежал старший прокурор Петрищев, непосредственный начальник всех троих, сидящих в кабинете.

Он находился в состоянии нервного оживления, отчего двигался очень резво и время от времени невпопад подмигивал.

В общем, был сам на себя не похож.

— Алла Вячеславовна, — подмигнул он, — вас с нетерпением ожидают в моём кабинете.

— Но мы только начали, — не понял Белогорский.

— С тобой будет отдельный разговор, — Петрищев снова подмигнул, но уже сурово.

Бог ведает, как у него это получилось. Но смотрелось так, словно вся вина за задержание гражданки Мазейкиной лежит исключительно на Белогорском. И ответит он за это прискорбное событие самым строгим образом.

— Чао, мальчики, — «чудное видение» с королевским величием поднялось со стула и прошествовало к входу. — Пока, прокурорыш.

* * *

— «Комитетские» за ней приехали, — прокомментировал Звонарев.